Моя автобиография
Двое или, трое из моих друзей упомянули как-то в
разговоре со мной, что если я напишу историю своей жизни и у них будет
свободное время, они ее прочитают. Не в силах противиться этим неистовым
требованиям читающей публики, я составил свою автобиографию.
Я происхожу из старинного знатного рода, уходящего
корнями в глубь веков. Самым отдаленным предком Твенов был друг нашего
дома по фамилии Хитгинс. Это было в одиннадцатом столетии, когда наша семья
жила в Англии в Абердине, графство Корк. Почему представители нашего рода
сохранили материнскую фамилию Твен вместо фамилии Хитгинс (я не считаю
тех случаев, когда они шутки ради скрывались под псевдонимами) - тайна,
в которую Твены не посвящают посторонних. Это прелестная романтическая
история, которой лучше не касаться. Так принято во всех аристократических
семьях.
Артур Твен был человек незаурядных способностей
- он промышлял на большой дороге во времена Уильяма Руфуса. Ему еще не
было тридцати лет, когда ему пришлось прокатиться в Ньюгет, один из самых
почтенных английских курортов, чтобы навести кое-какие справки. Назад он
не вернулся, так как умер там скоропостижно.
Огастес Твен снискал себе немалую популярность
около 1160 года. Это был прирожденный юморист. Наточив свою старую шпагу
и выбрав местечко поукромнее, он темной ночью прокалывал запоздалых путников,
чтобы поглядеть, как они будут подпрыгивать. Что называется весельчак!
Но он не соблюдал должной осторожности, и однажды власти захватили Огастеса
в то время, когда он снимал платье с жертвы своих развлечений. Тогда oни
отделили голову его от тела и выставили ее на почетном месте в Темпл-Баре,
откуда открывается превосходный вид на город и на гуляющую публику. Никогда
ранее Огастес Твен не занимал такого высокого и прочного положения.
В продолжение следующих двух столетий Твены отличались
на поле брани. Это были достойные, неустрашимые молодцы, которые шли в
бой с песнями позади всех и бежали с поля битвы с воплями в первых рядах.
Наше родословное древо имело всегда одну-единственную
ветвь, которая располагалась под прямым углом к стволу и приносила плоды
круглый год - летом и зимой. Пусть это будет горьким ответом на малоудачную
остроту старика Фруассара.
В самом начале пятнадцатого столетия мы встречаем
Красавца Твена, известного под кличкой «Профессор». У него был такой удивительный,
такой очаровательный почерк, и он умел до того похоже изобразить почерк
другого человека, что нельзя быо без хохота на это смотреть. Он искренне
наслаждался своим редким талантом. Случилось, впрочем, так, что ему пришлось
по приглашению правительства отправиться бить щебенку на дорогах, и эта
работа несколько повредила изяществу его почерка. Тем не менее он увлекся
своей новой специальностью и посвятил ей, с небольшими перерывами, сорок
два года. Так, в трудах, он и окончил свой жизненный путь. Все эти годы
власти были так довольны Профессором, что немедля возобновляли с ним контракт,
как только старый приходил к концу. Начальство его обожало. Он пользовался
популярностью и среди своих коллег и состоял видным членом их клуба, который
носил странное наименование «Каторжная команда». Он коротко стриг волосы,
любил носить полосатую одежду и скончался, оплакиваемый правительством.
Страна потеряла в его лице беззаветного труженика.
Несколько позже появляется знаменитый Джон Морган
Твен. Он приехал в Америку на корабле Копумба в 1492 году в качестве пассажира.
По-видимому, у него был очень дурной, брюзгливый характер. Всю дорогу он
жаловался, что плохо кормят, и угрожал сойти на берег, если не переменят
меню. Он требовал на завтрак свежего пузанка. Целыми днями он слонялся
по палубе, задрав нос, и отпускал шуточки насчет Колумба, утверждая, что
тот ни разу не был в этих местах и понятия не имеет, куда едет. Достопамятный
крик: «Смотри, земля!» потряс всех, но только не его. Он поглядел на горизонт
через закопченный осколок стекла и сказал: «Черта с два земля! Это плот!»
Когда этот сомнительный пассажир взошел на корабль,
все его имущество состояло из носового платка с меткой «Б. Г.», одного
бумажного носка с меткой «Л. В. К.», другого — шерстяного с меткой «Д.
Ф.» и ночной сорочки с меткой «О. М. P.», завернутых в старую газету. Тем
не менее во время путешествия он больше волновался о своем «чемодане» и
разглагольствовал о нем, чем все остальные пассажиры вместе взятые. Когда
корабль зарывался носом и рулевое управление не действовало, он требовал,
чтобы его «чемодан» передвинули ближе к корме, а затем бежал проверять
результаты. Если корабль зачерпывал кормой, он снова приставал к Колумбу,
чтобы тот дал ему матросов «перетащить багаж». Во время шторма приходилось
забивать ему в рот кляп, потому что его вопли о судьбе его имущества заглушали
слова команды. Повидимому, ему не было предъявлено прямого обвинения в
каких-либо правонарушениях, но в судовом журнале отмечено как «достойное
внимания обстоятельство», что, хотя он принес свой багаж завернутым в старую
газету, он унес, сходя на берег, четыре сундука, не считая саквояжа и нескольких
корзин из-под шампанского. Когда же он вернулся на корабль, нахально утверждая,
что некоторых вещей у него недостает, и потребовал обыска других пассажиров,
терпение его товарищей по путешествию лопнуло, и они швырнули его за борт.
Долго они смотрели, не всплывет ли он, но даже пузырька не появилось на
ровной морской глади. Пока все с азартом предавались этим наблюдениям,
обнаружилось, что корабль дрейфует и тянет за собой повисший якорный канат.
В древнем, потемневшем от времени судовом журнале читаем следующую любопытную
запись:
«Позже удалось установить, что беспокойный пассажир
нырнул под воду, добрался до якоря, отвязал его и продал богопротивным
дикарям на берегу, уверяя, что этот якорь он нашел в море, сукин он сын!»
При всем том мой предок не был лишен добрых и
благородных задатков, и наша семья с гордостью вспоминает, что он был первым
белым человеком, который всерьез занялся духовным воспитанием индейцев
и приобщением их к цивилизации. Он построил вместительную тюрьму, воздвиг
возле нее виселицу и до последнего своего дня похвалялся, что ни один реформатор,
трудившийся среди индейцев, не оказывал на них столь успокаивающего и возвышающего
действия. О конце его жизни хроника сообщает скупо и обиняками. Там говорится,
что при повешении первого белого человека в Америке старый путешественник
получил повреждение шейных позвонков, имевшее роковой исход.
Правнук «реформатора» процветал в XVII столетии
и известен в нашей семейной хронике под именем Старого Адмирала, хотя историки
тою времени знают его под другими именами. Он командовал маневренными,
хорошо оснащенными и отлично вооруженными флотилиями и много способствовал
увеличению быстроходности торговых судов. Купеческий корабль, за которым
шел Адмирал, не сводя с него орлиного взора, всегда плыл через океан с
рекордной скоростью. Если же он медлил, несмотря на все понуждения Адмирала,
тот распалялся гневом и наконец, уже не будучи в силах одержать свое негодование,
захватывал корабль и держал его у себя, ожидая, пока владельцы не явятся
за потерянным имуществом (правда, они этого не делали). Чтобы среди захваченных
матросов не завелось лентяев и лежебок, Адмирал предписывал им гимнастические
упражнения и купания. Это называлось «пройтись по доске». Матросы не жаловались.
Во всяком случае, раз выполнив это упражнение, они больше не напоминали
о себе. Не дождавшись судовладельцев, Адмирал сжигал корабли, чтобы страховая
премия не пропадала даром. Этот старый заслуженный моряк был зарезан в
расцвете сил и славы. Безутешная вдова не уставала повторять до самой своей
кончины, что, если бы Адмирала зарезали на пятнадцать минут раньше, его
удалось бы еще вернуть к жизни.
Чарльз Генри Твен жил в конце семнадцатого столетия.
Это был ревностный и почтенный миссионер. Он обратил в истинную веру шестнадцать
тысяч островитян в южных морях и неустанно внушал им, что человек, имеющий
на себе из одежды всего лишь ожерелье из собачьих клыков да пару очков,
не может считаться достаточно экипированным для посещения храма божия.
Незлобивые прихожане нежно любили его, и, когда заупокойная церемония окончилась,
они вышли из ресторана со слезами на глазах и твердили по пути домой, что
такого мягкого миссионера им еще не приходилось встречать; жаль только,
что каждому досталось так мало.
Па-Го-То-Вах-Вах-Пакетекивис (Могучий Охотник
со Свиным Глазом) Твен украшал своим присутствием средние десятилетия восемнадцатого
века и от всего сердца помогал генералу Брэддоку воевать с угнетателем
Вашингтоном. Спрятавшись за дерево, он семнадцать раз стрелял в Вашингтона.
Здесь я полностью присоединяюсь к очаровательному романтическому рассказу,
вошедшему вовсе хрестоматии. Однако дальше в рассказе говорится, будто
после семнадцатого выстрела, устрашенный своей неудачей, дикарь торжественно
заявил, что поскольку Вечный Дух, как видно, предназначил Вашингтона для
великих дел, то он более не поднимет на него свое святотатственное ружье.
В этой части я вынужден указать на серьезную погрешность против исторических
фактов. На самом деле индеец сказал следующее:
- Никакого (ик!) толку! Он так пьян, что не
может стоять прямо. Разве в него попадешь? Дурень я буду, если (ик!) истрачу
на него еще хоть один патрон.
Вот почему индеец остановился на семнадцатом
выстреле. Он приводит простой и толковый резон; сразу чувствуешь, что это
чистая правда.
Я всегда любил этот рассказ даже в том виде,
в каком его печатают в хрестоматиях, но меня преследовала мысль, что каждый
индеец, присутствовавший при разгроме Брэддока и дважды промахнувшийся
(два выстрела за сто лет легко вырастают в семнадцать), приходил к неизбежному
выводу, что солдат, в которого он не попал, предназначен Вечным Духом для
великих дел, а случай с Вашингтоном запомнился только потому, что в этом
случае пророчество сбылось, а в других нет. Всех книг на свете не хватит,
чтобы перечислить пророчества индейцев и других малоавторитетных лиц. Однако
список сбывшихся пророчеств легко умещается у вас в кармане.
Хочу добавить, что некоторые из моих предков
так хорошо известны в истории человечества под своими псевдонимами, что
было бы бесцельным вести здесь о них рассказ, даже перечислять их в хронологическом
порядке. Назову лишь некоторых из них. Это Ричард Бринсли Твен, он же Гай
Фоке; Джон Уэнтворт Твен, он же Джек Шестнадцать ниток; Уильям Хоггерти
Твен, он же Джек Шеппард; Анания Твен, он же барон Мюнхаузен; Джон Джордж
Твен, он же капитан Кидд. Следует также упомянуть Джорджа Френсиса Трэна,
Тома Пеппера, Навуходоносора и Валаамскую осяицу. Все эти лица принадлежат
к нашему роду, но относятся к ветви, несколько удалившейся от центрального
ствола, то что называется - к боковой линии. Все Твены жаждали популярности,
но, в отличие от коренных представителей нашей фамилии, которые искали
ее на виселице, эти люди ограничивались тем, что сидели в тюрьме.
Когда пишешь автобиографию, неразумно доводить
рассказ о предках до ближайших родственников. Правильнее, сказав несколько
слов о прадедушке, перейти к собственной персоне, что я и делаю.
Я родился без зубов; и здесь Ричард III имеет
передо мной преимущество. Зато я родился без горба, и здесь преимущество
на моей стороне. Мои родители были бедными — в меру, и честными — тоже
в меру.
А теперь мне приходит в голову, что жизнь моя
слишком бесцветна по сравнению с жизнью моих предков и с рассказом о ней
лучше повременить, пока меня не повесят. Жаль, что другие автобиографы,
книги которых мне приходилось читать, не приняли своевременно такого же
решения. Как много выиграла бы читающая публика, не правда ли?
Алекс Экслер. Моя родословная.