1805

НА ПЕРВУЮ СТРАНИЦУ

ГОД БУЙВОЛА Говорят, рожденным в этот год были свойственны солидность, терпение, созерцание

Если в этом году с вашими предками произошло какое-то знаменательное событие, кто-то из них родился или умер, вы можете разместить сведения об этом в разделах "А тем временем"..., "В этом году появятся на свет...", "В этом году умрут...". Для этого пришлите сообщение на адрес ludmilla@vgd.ru с текстом сообщения и с сабджектом в виде номера года.
ПРОСВЕЩЕНИЕ
Открыт Харьковский университет. На Волыни, в Кременце, открыта польская гимназия. При Московском университете образовалось общество испытателей природы.
БЮДЖЕТ
Образовался дефицит в бюджете, который покрыт новым выпуском ассигнаций.
СТРОИТЕЛЬСТВО (ВОЕННОЕ)
Император утвердил «План военного воспитания», по которому предполагается развернуть 10 военных училищ: в Петербурге, Москве, Киеве, Смоленске, Воронеже, Твери, Ярославле, Нижнем Новгороде Казани и Тобольске, а также приготовительные военные школы. После войны этого года будут введены льготы по образовательному цензу. Студенты университетов, поступившие на военную службу (даже и не из дворян) будут служить только три месяца рядовыми и 3 месяца подпрапорщиками, а затем будут производиться в офицеры вне вакансий и, соответственно, получать дворянство.
Гарнизонные школы для солдатских детей реорганизованы и получили название кантонистских. Заимствовано название из Пруссии (от полковых округов, кантонов). При Николае I кантонистские заведения будут обеспечивать комплектование армии строевыми унтер-офицерами, музыкантами, топографами, кондукторами, чертежниками, аудиторами, писарями и всякими мастеровыми, но это позже...
Атаманом М.И.Платовым основан г. Новочеркасск, который через год станет новым административным центром Земли войска Донского вместо Черкасска.
ПРОГРЕСС
На казенной бумагопрядильной мануфактуре в Александровске, близ Санкт-Петербурга, установлена паровая машина. Впервые в русском флоте применяют карронады — гладкоствольные артиллерийские орудия с коротким стволом. Название они получили от Карронского литейного завода в Швеции.
РЕГРЕСС
Отправляясь на войну, Александр секретным повелением восстановил, в сущности, тайную полицию, учредив особый временный комитет из трех лиц для наблюдения за общественным мнением и толками среди публики.
КАВКАЗ
На Кавказе завоеваны Карабаз и Ширван.
ИНВАЛИДЫ
В Сергиевской пустыни под Петербургом на средства графов ЗУБОВЫХ учрежден первый инвалидный дом на 30 офицеров.
ГАРМОНИЯ
Вышло первое руководство по гармонии (переводное): «Правила гармоническия и мелодическия для обучения всей музыки».
НА МИРОВОЙ АРЕНЕ...
ВОЙНЫ. Период с конца этого до 1807 года — годы первых войн России с Наполеоном, которые не будут иметь видимого отношения к русским интересам и тяжело отзовутся на положении народа.
В начале года составлена противофранцузская коалиция, к России примкнули Швеция, Англия и Австрия. 30 марта заключена русско-английская союзная конвенция. 28 июля к конвенции присоединилась Австрия. 11 сентября возобновлен русско-турецкий союз. Пруссия ограничилась пропуском русских войск через свои владения. Для того, чтобы собрать достаточную вооруженную силу в войне с Францией потребовалось три последовательных рекрутских набора, причем набрано до ста пятидесяти тысяч рекрутов (по десять рекрутов от 20 до 35 лет с каждой тысячи душ мужского пола). К началу войны армия состояла из 575 тысяч человек.
В октябре адмиралом Нельсоном в Трафальгрской бухте разгромлен франко-испанский флот. Эта победа сделает практически невозможным нападение Франции на Англию и вынудит Наполеона ввести континентальную блокаду.
Война будет вестись на территории Австрии. 30 октября М. И. КУТУЗОВ победит у Кремса. После поражения в Аустерлицком сражении Австрия выйдет из войны, русские войска под командованием Кутузова будут отведены в Россию.
ИНОСТРАНЦЫ В РОССИИ.
С 1803 года в Новороссии водворилось более 5 тысяч душ мужского пола колонистов немцев, чехов и разных южных славян. Их привлекли слухи о лучшем управлении в России и разных льготах.
В Санкт-Петербурге начато строительство биржи архитектора Ж. Тома де Томон.
РУССКИЕ ЗА ГРАНИЦЕЙ.
ТИЗЕНГАУЗЕН ФЕДОР ИВАНОВИЧ участвовал в военных действиях. Его жена, дочь Кутузова, Елизавета Михайловна, 1783 г. р., оставив в России двух маленьких дочек, Екатерину и Дарью, следовала в ближайших тылах за армией. В Аустерлицком бою Тизенгаузен со знаменем в руках повел в атаку батальон и убит. Елизавета Михайловна овдовела.
А ТЕМ ВРЕМЕНЕМ...

ГРОТТУС создал теорию электролитических явлений.

ЖУКОВСКИЙ А. возвратился из Благородного пансиона в родные края и взял на воспитание двух племянниц, дочерей своей сводной сестры, МАРИЮ И АЛЕКСАНДРУ ПРОТАСОВЫХ. В Марию он влюбится, в она ответит ему взаимностью, но мать ее решительно воспротивится их союзу, ссылаясь на запрет родственных браков.

КРУЗЕНШТЕРН. В апреле "Надежда" вышла из гавани Нагасаки, направляясь обратно в Петропавловск-Камчатский. КРУЗЕНШТЕРН прошел Японским морем, нанес на карту западные берега острова Хондо и Иезо, залив Анива и залив Терпения на Южном Сахалине. Далее поплыли к Курильским островам, где описали и положили на карту северную половину дуги. "Надежда" чуть не потерпела аварию, наскочив на каменные острова, которым дано название Каменные Ловушки. 23 мая посольство Резанова оставило "Надежду" в Петропавловске-Камчатском. 5 июля Крузенштерн вновь отправился к Сахалину, обогнул северную оконечность острова и спустился на юг почти до устья Амура, где встречено сильное течение с юга и обнаружено присутствие пресных вод. Отсюда Крузенштерн сделал вывод, что Сахалин соединяется с материком Азии южнее устья Амура. 23 сентября "Надежда" отправилась из Авачинской бухты обратно в Кронштадт.

КРЫЛОВ ИВАН АНДРЕЕВИЧ вновь появился в Москве с переводами двух басен Лафонтена. В 1803 году Крылов вышел в отставку, вел большую игру в карты, выиграл один раз очень крупную сумму, разъезжал по ярмаркам. Басни он и раньше переводил, но публиковать не пытался.

МЕДОКС. В Москве сгорит театр МЕККОЛА (МИХАИЛА) ГЕОРГИЕВИЧА МЕДОКСА, по происхождению англичанина. В 1766 году он приехал в Россию для преподавания математики наследнику Павлу Петровичу, а потом начал театральную деятельность в качестве фокусника в Петербурге. С 1766 года Медокс приехал в Москву, где вместе с московским губернским прокурором князем П. В. УРУСОВЫМ взял на содержание театр, ставя спектакли в доме ВОРОНЦОВА на Знаменке. Впрочем, такого человека пожаром не погубишь. После пожара он построит на средства УРУСОВА новый театр на Петровке, а до его завершения труппа Медокса и Урусова будет давать спектакли в доме графа Р. И. ВОРОНЦОВА на Знаменке.

МУРАВЬЕВ-АПОСТОЛ М. по возвращении в Россию из Испании подал в отставку.

РАЕВСКИЙ НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ, 1771 г. р., командовал авангардом корпуса Багратиона и получил пулевое ранение в ногу.

ПУШКИНУ АЛЕКСАНДРУ СЕРГЕЕВИЧУ шесть лет. Он неповоротлив, тучен и всегда молчалив. Мать почти насильно водит его гулять и заставляет бегать. Однажды он отстал и уселся посреди улицы. Он охотнее остается с бабушкой МАРЬЕЙ АЛЕКСЕЕВНОЙ, залезает в ее корзину и смотрит, как она занимается рукодельем. Отец Александра, СЕРГЕЙ ЛЬВОВИЧ, пылок и до крайности раздражителен, при малейшем неудовольствии выходит из себя и дети его боятся. Мать НАДЕЖДА ОСИПОВНА — внучка негра, известного АБРАМА ПЕТРОВИЧА ГАННИБАЛА, крестника и любимца Петра Великого. Она умеет владеть собою, но не скрывает, что на первом месте у нее дочь, а на втором новорожденный сын ЛЕВ.

ТУРГЕНЕВ АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ вернулся в Россию и стал быстро продвигаться по службе.

В ЭТОМ ГОДУ ПОЯВЯТСЯ НА СВЕТ:

ВЕНЕВИТИНОВ ДМИТРИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ, будущий поэт. Он умрет в 1827 году;

ОБОДОВСКИЙ ПЛАТОН ГРИГОРЬЕВИЧ, будущий писатель и драматург. Он умрет в 1864 году;

ПАВЛОВ НИКОЛАЙ ФИЛЛИПОВИЧ, будущий писатель. Он умрет в 1864 году;

ПУШКИН ЛЕВ СЕРГЕЕВИЧ, младший брат А. С. Пушкина. Он умрет в 1852 году;

РАЕВСКАЯ МАРИЯ НИКОЛАЕВНА, будущая Волконская. Он умрет в 1863 году;

РОЖАЛИН НИКОЛАЙ МАТВЕЕВИЧ, будущий литератор, член Общества любомудрия. Он умрет в 1834 году;

УСТРЯЛОВ НИКОЛАЙ ГЕРАСИМОВИЧ, будущий историк. Он умрет в 1870 году.

В ЭТОМ ГОДУ УМРУТ:

ВОРОНЦОВ АЛЕКСАНДР РОМАНОВИЧ, 1741 г. р., государственный деятель и дипломат. 21 год он занимал пост Президента Коммерц-коллегии и руководил политикой внешней торговли в России. При Александре I получил высший гражданский чин — канцлера;

ПНИН ИВАН ПЕТРОВИЧ, 1773 г. р., просветитель, поэт;

САЛТЫКОВ ИВАН ПЕТРОВИЧ, 1730 г. р., граф, генерал-фельдмаршал, сын знаменитого военачальника Семилетней войны П. С. Салтыкова (1714—1772);

ЮШКОВ ПЕТР НИКОЛАЕВИЧ, полковник, тульский помещик, в прошлом веке советник тульской казенной палаты, депутат уездного дворянского собрания от Белевского уезда.

В ЭТО ВРЕМЯ ГЕРОИ "ВОЙНЫ И МИРА"...
В июле Анна Павловна Шерер, фрейлина и приближенная императрицы Марии Федоровны, всегда преисполненная оживления и порывов, заболела гриппом и разослала знакомым приглашения посетить бедную больную между семью и десятью часами.
Первым приехал князь Василий. На изысканном французском заговорили о празднике английского посланника, депеше Новосильцева, действиях Бонапарте, Австрии и Англии. Главным для князя было узнать, правда ли вдовствующая императрица желает назначить барона Функе первым секретарем в Вену. Князь хотел определить сына на это место. Когда он особенно небрежно об этом спросил, Анна Павловна изобразила глубокую и искреннюю преданность, соединенную с грустью, и сообщила, что ее величество изволила оказать барону Функе много уважения.
После минутного молчания Анна Павловна придвинулась к князю и ласково улыбнулась, показывая, что политические и светские разговоры кончены, начинается задушевный о его троих детях. Анна Павловна старших детей князя считала славными, а меньшего, Анатоля, не любила, но хотела женить на родственнице, княжне Болконской, девице хорошей фамилии и богатой, все что нужно.
— Устройте мне это дело, и я навсегда ваш, — князь поцеловал фрейлейне руку. Анна Павловна решила нынче же поговорить с Лизой, женой младшего Болконского, и может быть, все уладится.
Гостиная начала наполняться высшей знатью Петербурга, людьми самыми разнородными по возрасту и характеру, но одинаковыми по обществу. Все совершали обряд приветствования никому не известной, не интересной и не нужной тетушки, а потом весь вечер к ней ни разу не подходили. Около нее осталась лишь пожилая дама, несколько чужая в этом блестящем обществе — бедная княгиня Анна Михайловна Друбецкая. Она давно вышла из света, утратила прежние связи, но хотела выхлопотать определение в гвардию единственному сыну Борису. Просила Голицына, тот отказал, князь Василий был ее последней надеждой. Удалилась она, как только поговорила с ним.
Общество разбилось на три кружка. В одном, более мужском, центр — аббат Морио, в другом, молодом — красавица княжна Элен и маленькая княгиня Болконская, в третьем — виконт Монтемар, представитель одной из лучших фамилий Франции. Анна Павловна прохаживалась по гостиной, подходила к замолкнувшему или слишком много говорившему кружку и одним словом или перемещением опять заводила равномерную, приличную разговорную машину. Сообщив одному, что виконт лично знаком с герцогом, другому, что он удивительный мастер рассказывать, а третьему, что сразу виден человек хорошего общества, она подала своего гостя в самом изящном и выгодном свете, как ростбиф на горячем блюде, посыпанный зеленью. Больше всего говорили о Бонапарте, которого только что короновали на престол Франции по желанию народов Генуи и Лукки.
Среди гостей был Пьер Безухлв, незаконный сын графа Кирилла Владимировича Безухова, умиравшего теперь в Москве. Пьер уже три месяца выбирал карьеру, ничего не делал и ничего ему не нравилось. Месяц он жил у князя Василия и участвовал в разгульной жизни Анатоля, а в обществе появился в первый раз. Он знал, что тут собрана вся интеллигенция Петербурга, и у него, как у ребенка в игрушечной лавке, разбегались глаза.
Анна Павловна приветствовала Пьера поклоном, относящимся к людям самой низкой иерархии в ее салоне, но почувствовала беспокойство и страх — от всех его отличал умный, робкий, наблюдательный и естественный взгляд. Он оказался неучтив — то, не дослушав собеседника уходил, то останавливал тех, кто должен уйти, боялся пропустить умные разговоры и ожидал случая высказать свои мысли, как это любят молодые люди. Ему удалось завести с аббатом слишком горячую и громкую беседу о политическом равновесии, но Анна Павловна прервала это неприличие и для удобства наблюдения присоединила их к общему кружку.
Пьер, со времени входа князя Андрея Болконского в гостиную не спускал с него радостных глаз, потом подошел и взял за руку. Князь, не оглядываясь, сморщил лицо в гримасу досады, но увидев Пьера, улыбнулся неожиданно доброй и приятной улыбкой. Приятели договорились вместе поужинать, восхитились Элен, которая вместе с отцом отправилась к английскому посланнику и включились в общую беседу.
Анна Павловна так и ожидала, что Пьер скажет что-нибудь неприличное, он ее ожиданий не обманул. На фоне общих проклятий Бонапарту, он произнес в его честь хвалебную речь:
— Бурбоны бежали от революции, предоставив народ анархии, а один Наполеон сумел понять революцию, победить ее... подавил ее злоупотребления, удержав все хорошее, — и равенство граждан, и свободу слова и печати, — и только потому приобрел власть... Революция великое дело.
Князь Андрей с улыбкой посматривал то на Пьера, то на виконта, то на хозяйку. Анна Павловна, когда убедилась, что замять этих речей нельзя, набросилась на оратора, и была в том не одинока. Пьер не знал кому отвечать, оглядел всех и по-детски виновато улыбнулся. Неловкость ситуации смягчил князь Андрей обтекаемой фразой, князь Ипполит некстати рассказал бессмысленный анекдот, и разговор рассыпался на мелкие, незначительные толки о будущем и прошедшем бале, спектакле, о том, когда и где кто увидится.
Поблагодарив за обворожительный вечер, гости стали расходиться. Пьер вместо своей захватил треугольную шляпу с генеральским плюмажем и дергал султан, пока генерал не попросил возвратить ее. При том у всех осталось впечатление, что мнения мнениями, а Пьер — добрый и славный малый.
***
Андрей Болконский, адьютант Кутузова, прошлой зимой женился на маленькой Лизе Мейнен, самой обворожительной женщине Петербурга. По причине беременности она не выезжала в большой свет, только на маленькие вечера, а муж ее собирался идти на войну. Все, включая жену, давно уже ему так надоели, что и смотреть на них, и слушать их было очень скучно. Все его знали и ценили, он очень легко мог бы стать флигель-адьютантом, и Государь очень милостиво говорил с ним. Но жизнь была не по нему.
Пьер приехал к Болконским по-свойски, как домашний человек, прошел в кабинет, лег по привычке на диван, взял первую попавшуюся в руки книгу "Записки Цезаря" и принялся, облокотившись, читать ее с середины. Пришел Андрей, потом его жена, началась семейная сцена. Княгиня говорила:
— За что ты ко мне так переменился? Что я тебе сделала?.. Ты обращаешься со мной, как с больною или с ребенком. Я все вижу. Разве ты такой был полгода назад?
Пьер пришел в волнение, сам готов был заплакать и хотел уйти. Андрей отвечал сухо, Лиза почувствовала себя виноватой и удалилась.
Друзья ужинали в столовой, где все носило на себе отпечаток новизны, который бывает в хозяйстве молодых супругов. Чем безжизненнее казался Андрей в обыкновенное время, тем энергичнее он был в минуты раздражения. С выражением, которого Пьер у него раньше не видел, он сказал:
— Никогда не женись или женись стариком никуда не годным. А то пропадет все, что в тебе есть хорошего и высокого, истратится по мелочам... Жена — прекрасная женщина, одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым! ...Свяжи себя с женщиной и, как скованный колодник, теряешь всякую свободу... Отец прав. Эгоизм, тщеславие, тупоумие, ничтожество во всем — вот женщины, когда показываются так, как есть...
Во втором часу ночи Пьер вышел от друга, собираясь взяться за ум и перестать общаться с Курагиным и Долоховым. Тотчас же ему так страстно захотелось еще раз испытать беспутную жизнь, что он решился ехать. Ему пришла мысль, что честные слова — условные вещи, не имеющие определенного смысла, может быть завтра с ним случится что-нибудь такое необыкновенное, что не будет уже ни честного, ни бесчестного. Такое часто приходит в голову людям, называемым бесхарактерными.
У Анатоля игра и ужин уже кончились, но гости не разъезжались. Прежде всего Пьеру дали бутылку, он пил стакан за стаканом, чтобы стать пьяным, как все. Трое молодых людей возились с медведем, таскали его на цепи по комнатам.
Небогатый двадцатипятилетний Долохов без всяких связей сумел поставить себя так, что все уважали его больше, чем Анатоля. Он играл во все игры и почти всегда выигрывал, сколько бы ни пил, никогда не терял головы. Сейчас он держал пари на пятьдесят империалов с англичанином Сименсом, что выпьет бутылку рома, сидя на наклонном откосе окна третьего этажа с опущенными наружу ногами. Если кто сделает то же, он обещал заплатить сто империалов. Принесли ром, выломали раму. Долохов сел, отпустил руки, взял бутылку и поднес ко рту, вскинул кверху свободную руку для перевеса и немного съехал по откосу. Один гость не выдержал, убежал в угол комнаты и лег на диван лицом к стене. Пьер закрыл глаза и открыл только тогда, когда Долохов спрыгнул в комнату, но потом вскочил на окно и захотел то же самое сделать просто так. Его схватили за руки, но он оттолкнул того, кто приблизился.
— Нет, его так не уломаешь ни за что, — говорил Анатоль, — постойте, я его обману.
Он предложил срочно ехать к общим знакомым, Пьер воодушевился, ухватил медведя и обняв его, стал кружиться по комнате. Анатоль, Пьер и Долохов сели с медведем в карету и повезли к актрисам. Полиция стала их унимать. Они поймали квартального, привязали его спина спиной к медведю и пустили в Мойку. Медведь плавал, а квартальный на нем. В результате Долохова разжаловали, Пьера выслали в Москву. Историю с Анатолем Курагиным отец как-то замял, но все-таки его выслали из Петербурга.
***
Князь Василий выполнил обещание, данное княгине Друбецкой, и она вернулась в Москву к богатым родственникам Ростовым. У них и она стояла, и с детства годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга десятого августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
Граф Безухов был крестным отцом Бориса Друбецкого, поэтому в надежде на наследство, княгиня решила отправиться к нему с визитом. В доме умирающего находились князь Василий, Пьер и три княжны Мамонтовы. Мать ввела сына в стеклянные сени, уговорила швейцара доложить о них. В это время князь Василий, провожал знаменитого петербургского доктора Лоррена. Анна Михайловна, несмотря на грубости и высокомерие, устроилась с твердым намерением не уходить, не навестив умирающего, а Бориса отправила к Пьеру.
Отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза, Борис пригласил Пьера к Ростовым на именинный обед, сообщил, что не относится к числу тех, кто хочет получить что-нибудь от богача, и, поставив собеседника в неловкое положение, сделался совершенно приятен. Пьер почувствовал беспричинную нежность к Борису и обещал себе непременно подружиться с ним. Княгиня навестила графа, но тот ее не узнал.
***
Ростовы жили широко. Всеми делами графа Ильи занимался дворянин Дмитрий Васильевич, которого граф звал Митенька.
У Ростовых были именинницы Натальи — мать и меньшая дочь. С утра к известному дому на Поварской подъезжали поздравители. Граф встречал и провожал всех гостей, приглашая их к обеду с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека. Сорокапятилетняя графиня, в девичестве Шиншина, изнуренная двенадцатью детьми, принимала поздравителей в гостиной. Медлительность движений и говора, происходившая от слабости, придавала ей значительный вид.
Младшей имениннице двенадцать лет. Черноглазая, большеротая, некрасивая, но живая, она отличалась замечательным голосом, так что родители взяли итальянца ее учить. Она веселилась в задних комнатах с молодым поколением — Борисом Друбецким, Николаем, студентом университета, старшим сыном графа, Соней, пятнадцатилетней племянницей графа, и маленьким Петрушей, меньшим сыном. Наташа была влюблена в Бориса, а Соня — в Николая, который собрался бросать университет и идти в гусары, уехать через неделю с Шубертом, полковником павлоградского гусарского полка в отпуску.
Cтаршая дочь графини, Вера, четырьмя годами старше сестры, держала себя как большая, хороша собой, неглупа, хорошо воспитана, училась прекрасно, голос у нее приятный, но улыбка ее не красила и часто с ней было неловко, она портила всем настроение. Наташа прямо ей и говорила, что она никого никогда не любила, у нее сердца нет, и первое ее удовольствие — делать неприятности другим. Соня же с Наташей очень много думали о любви.
Соня приревновала Николая к Жюли Карагиной и в слезах вышла из комнаты, Николай догнал ее и поцеловал. Наташа увидела это, позвала Бориса и сказала:
— Поцелуйте куклу, — он молчал. — А меня хотите поцеловать? — и сама поцеловала его в губы. — Вы влюблены в меня?
— Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас... еще четыре года... Тогда я буду просить вашей руки.
Обе пары устроились у окошек в диванной. Николай переписывал Соне стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей молчали.
***
Граф в кабинете показывал мужчинам коллекцию турецких трубок. Самое приятное для него занятие, за исключением игры в бостон, было слушать, особенно когда удавалось стравить двух говорливых собеседников. На этот раз удалось стравить двоюродного брата графини старого холостяка Шиншина и поручика Альфонса Карловича Берга, офицера Семеновского полка, Вериного жениха.
Пока шел разговор о войне, объявленной манифестом, о наборе Берг спокойно молчал, как всегда при речи о чем-нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как только разговор касался его лично, он начинал говорить пространно, точно, спокойно, учтиво и с видимым удовольствием. Сейчас он объяснял, что выгоднее служить в гвардейской пехоте, а не в кавалерии — жалование на тридцать рублей больше и не на виду.
***
Настало то время перед обедом, когда собравшиеся не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Графиня Ростова с дочерьми и большим числом гостей сидела в гостиной. Пьер неловко сидел посередине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу, стеснялся и на все разговоры отвечал односложными словами.
Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе драгуном, знаменитую не богатством и почестями, но прямотой ума и простотой обращения. Она появилась, похвалила маленькую Наташу, поругала Пьера, и все пошли к столу.
На одном конце стола сидела графиня и другие гостьи, на другом — граф и гости мужского пола, с одной стороны длинного стола — молодежь постарше, с другой — дети, гувернеры и гувернантки. На дамском конце слышалось равномерное лепетанье, на мужском — все более громкие голоса. Пьер мало говорил, много ел и с удовольствием пил, все с более и более приятным видом поглядывая на гостей. После шампанского и ананасного мороженого опять заиграла музыка. Раздвинулись бостонные столы, составились партии, и гости разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Вера нашла у Сони стихи и сказала, что Николай не может жениться на двоюродной сестре, маменька никогда не позволит ему, а женится он на Жюли Карагиной. Наташа нашла Соню рыдающей на сундуке в коридоре — в месте печали молодого поколения дома Ростовых. Девицы поплакали вместе, поцеловались и пошли к гостям, уже веселые.
Граф с трудом удерживался от послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы и занялась пением. Потом в зале молодежь приготовилась к танцам, а на хорах застучали ногами и затопали музыканты. Наташа, обмахиваясь чужим веером и приняв светскую позу, пригласила танцевать Пьера. В середине третьего экосеза большая часть почетных гостей и старички вышли в двери зала и присоединились к танцующим.
***
В то время, как у Ростовых танцевали шестой англез, с графом Безуховым сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования. Полчаса наедине с больным пробыл главнокомандующий Москвы, прощаясь. В доме была суетня и тревога ожидания. За воротами толпились гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны.
Князь Василий вошел в комнату старшей княжны Катерины Семеновны.
— Ты сама знаешь, что прошлою зимою граф написал завещание, по которому он все имение, помимо прямых наследников и нас, отдал Пьеру. Письмо Государю, где граф просит усыновить Пьера, написано, но не отослано, Государь знает о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно или нет. Ежели нет, то как скоро все кончится, и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано Государю, и просьба, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит все... Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриевичем (это был адвокат дома), он то же сказал... Пока есть время — может, сутки, может, час; расскажи все, что знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь,
что мое одно желание — свято исполнить его во-
лю.
Завещание лежало в мозаиковом портфеле, который граф держал под подушкой.
К заднему подъезду подъехала карета с Пьером, за которым послали, и с Анной Михайловной, которая нашла нужным ехать с ним. Она провела его по слабо освещенной узкой каменной лестнице на половину княжон. За одной из дверей князь Василий разговаривал со старшей княжной, делающей отчаянные жесты. Это было так непохоже на всегдашнее спокойствие княжны, страх на лице князя Василия был так несвойственен его важности, что Пьер удивленно посмотрел на свою руководительницу, она же слегка улыбнулась и вздохнула, будто этого и ожидала. Коридором они вышли в полуосвещенную залу, примыкавшую к приемной графа, встретив слугу и причетника с кадилом.
В приемной Анна Михайловна усадила Пьера на диванчик, сама же проскользнула в дверь, на которую все смотрели. Все присутствующие, перешептываясь, указывали на Пьера глазами и оказывали необычное уважение. Он решил, что все это так именно и должно быть, и что в нынешний вечер, чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям.
Через две минуты князь Василий позвал всех в комнату больного, где должно было начаться соборование. Все было, как в церкви, шло богослужение. Во время перерыва, когда доктор давал больному лекарство, князь Василий и старшая княжна скрылись за занавесами широкой кровати, а потом в заднюю дверь. Перед концом службы они один за другим возвратились на свои места. Духовное лицо почтительно поздравило больного с принятием таинства. Графа перенесли на кровать. Повинуясь Анне Михайловне, Пьер поцеловал руку отца и сел на кресло. В крупных мускулах и морщинах графа появилось содрогание, оно усиливалось, рот дергался. Чего нужно больному понял только слуга — на другой бочок перевернуться. Графа перевернули, он улыбнулся страдальческой улыбкой. Анна Михайловна велела Пьеру выйти.
В приемной никого не было, кроме князя Василия и старшей княжны. Пьер сначала пошел в маленький салон, не стал есть, хотя ему очень хотелось, и вернулся в приемную. Там ругались Анна Михайловна и княжна, в руках которой был мозаиковый портфель. Она говорила:
— Настоящее завещание у него в бюро, а это забытая бумага...
Анна Михайловна цеплялась за портфель и загораживала дорогу. Портфель упал на пол, его ухватила княгиня... Граф умер. Наследство осталось Пьеру, который так ничего и не понял.
***
Утром в день приезда молодых Болконских княжна Марья по обыкновению пошла приветствовать отца, крестясь и читая внутреннюю молитву о том, чтобы ежедневное свидание сошло благополучно. Князь работал за станком. Он подставил дочери щетинистую щеку, задал ей задание по геометрии из тетради, написанной его рукой, и передал письмо от Элоизы Карагиной, которую обычно звали Жюли.
— Еще два письма пропущу, а третье прочту, — строго сказал он. — Боюсь, много вздору пишете.
После этого приступили они к геометрии. Княжна была столь же беспорядочна, как отец ее порядочен. Виноват ли был учитель или ученица, но каждый день повторялось одно и то же: у княжны мутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала, только думала, как бы уйти скорее. Старик выходил из себя, бранился, а иногда кидал тетрадью.
Возвратившись в свою комнату, княжна прочитала в письме последние московские новости. Вся Москва говорила о войне. Один из двух братьев Жюли уже отбыл за границу, другой с гвардией выступил в поход к границе. Государь оставлял Петербург и, как предполагали, намеревался подвергнуть свое драгоценное существование случайностям войны. Молодой Николай Ростов произвел на Жюли большое впечатление. Но главной новостью Москвы была смерть графа Безухова и его наследство. Три княжны получили какую-то малость, князь Василий — ничего, а Пьера признали законным сыном и потому графом Безуховым и владельцем самого огромного состояния в России. Князь Василий играл гадкую роль во всей истории и уехал в Петербург очень сконфуженный. Тон маменек, у которых есть дочери невесты, и самих барышень очень переменился по отношению к Пьеру. В заключение письма Жюли рассказала о планах всеобщей тетушки Анны Михайловны устроить супружество княжны.
Княжна немедленно написала ответ. Известие о смерти графа Безухова уже дошло до них. Князь сказал, что это был предпоследний представитель великого века, теперь очередь за ним. Пьера она знала еще ребенком, у него всегда было прекрасное сердце, и пожалела, что столь молодым он отягощен огромным состоянием. Ее мечта — быть беднее самого бедного из нищих. Отец ей ничего не говорил о женихе, но ждет посещения князя Василия. Она же считает, что брак есть божественное установление, которому нужно подчиняться. Если всемогущему угодно наложить на нее обязанности супруги и матери, она будет стараться исполнять их так верно, как может, не заботясь об изучении своих чувств в отношении того, кого он может дать в супруги. Все и тут говорят о войне. Третьего дня, делая обычную прогулку по улице деревни она видела душераздирающую сцену — партию рекрутов, уходящих в армию.
Княжна дописала письмо, заметила, что опаздывает и поспешила в диванную. Между двенадцатью и двумя часами, сообразно с заведенным порядком дня, князь отдыхал, а княжна играла на клавикордах. Он говорил, что после обеда серебряный сон, а после обеда золотой, и никакие необыкновенные события не должны нарушать его.
***
Когда князю оставалось отдыхать двадцать минут, в карете и бричке подъехали князь Андрей с женой. Они прошли на половину княжны Марьи, где их бурно встретила француженка и провела к двери диванной. Женщины, только раз видевшиеся на короткое время во время свадьбы князя Андрея, обхватились руками и целовались, потом все три заплакали. Княгиня говорила без умолку, княжна смотрела на брата и посередине фразы княгини спросила:
— И ты решительно едешь на войну, Андре?
— Даже завтра, — ответил брат. Лиза опять неожиданно заплакала.
Старик сделал исключение в своем образе жизни в честь приезда сына — велел впустить его в свою половину во время одеванья перед обедом. Князь находился в хорошем расположении духа и немедленно спросил, как немцы с Бонапартом учат сражаться по новой науке, называемой стратегией. Андрей, сначала неохотно, но потом все более и более оживляясь и невольно посреди рассказа, по привычке, перейдя с русского на французский язык, начал излагать операционный план предполагаемой кампании. Закончил он фразой:
— Не говорю, чтоб это был план, который я одобряю, я вам только рассказал, что есть. Наполеон уже составил свой план не хуже этого.
— Ну новенького ты мне ничего не сказал, — ответил отец и отправил сына в столовую.
Ровно в два, напудренный и выбритый, князь вышел в столовую, где ожидали его князь Андрей, Лиза, княжна, француженка и архитектор. Официанты стояли за каждым стулом. Дворецкий, с салфеткой в руке, оглядывал сервировку. На стене в золотой раме висело генеалогическое дерево Болконских. Князь погладил Лизу по голове, неловко потрепал по затылку, сообщил, что надо больше ходить и спросил об общих знакомых. Она заговорила, все больше оживляясь, он все строже смотрел на нее, вдруг повернулся к архитектору и произнес:
— Ну что, Михайла Иванович, Буонапарте-то нашему плохо приходится.
И разговор опять зашел о войне. Старый князь был убежден, что все теперешние деятели — мальчишки, Бонапарт — ничтожный французишка и имеет успех только потому, что нет против него Потемкина и Суворова, никаких затруднений в Европе нет, а все происходящее — кукольная комедия. Сын не возражал, но видно было, что какие бы доводы ему не представляли, он также мало способен изменить свое мнение, как и старый князь. Маленькая княгиня во все время обеда молчала и испуганно поглядывала то на княжну Марью, то на свекра. После обеда она сказала:
— Какой умный человек ваш батюшка. Может быть, от этого-то я и боюсь его.
— Ах он так добр, — ответила княжна.
***
Андрей уезжал на другой день вечером. Старый князь, не отступая от порядка, после обеда ушел к себе. Лиза так устала, что заснула в комнате на диване. После обеда она плакала, говорила, что предчувствует несчастные роды, боится их, и жаловалась на судьбу, свекра и мужа.
Андрей уложил вещи и велел закладывать. Кроме чемоданов он всегда брал с собой шкатулку, большой серебряный погребец, два турецких пистолета и шашку — подарок отца, привезенный из-под Очакова. Все дорожные принадлежности были в большом порядке, новы, чисты, в суконных чехлах и старательно завязаны тесемочками. Вошла княжна Марья.
— У меня к тебе большая просьба. Обещай, что не откажешь. Это не стоит никакого труда и ничего недостойного в этом нет. Только меня утешишь. Еще отец моего деда носил во всех войнах... Против твоей воли он спасет и помилует тебя и обратит к себе, потому что в нем одном истина и успокоение.
Она перекрестилась, поцеловала овальный старинный образок Спасителя с черным ликом в серебряной ризе на серебряной цепочке и передала брату. Брат хотел взять образок, но она остановила его, Андрей перекрестился и поцеловал образок, глядя в одно и то же время нежно и насмешливо. Она поцеловала его в лоб и села на диван.
— Не суди строго Лизу, она так мила, так добра, и положение ее очень тяжело теперь.
— Знай одно, Маша, я ни в чем не могу упрекнуть ни жену, ни себя, но ежели ты хочешь знать правду... Счастлив ли я? Нет. Счастлива ли она? Нет. Отчего это? Не знаю... Иди, разбуди ее, надо проститься.
В коридоре ему третий раз попалась француженка с восторженною и наивной улыбкой. Он посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так презрительно, что та покраснела и ушла, ничего не сказав. Подходя к комнате сестры он услышал, как его жена весело, торопливо говорит:
— Старая графиня Зубова, с фальшивыми локонами, с фальшивыми зубами, как будто издеваясь над годами...
Точно такую же фразу и тот же смех уже раз пять слышал князь при посторонних от жены. Он тихо вошел в комнату, жена продолжала разговор.
Коляска шестериком стояла у подъезда. В передней толпились дворовые, желавшие проститься с молодым князем, в зале стояли все домашние. Князь Андрей прощался в кабинете с отцом.
— Едешь? Спасибо, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Говори, что нужно.
— Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером... Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела и боится. Еще я хотел просить, ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, чтобы он вырос у вас...
— Плохо дело, жена? Нечего делать, дружок, они все такие, не разженишься. О жене не беспокойся, что возможно сделать, все будет сделано. Теперь слушай. Письмо Михайлу Илларионовичу отдай. Я пишу, чтобы он тебя в хорошие места употреблял и долго в адьютантах не держал, скверная должность! Скажи, что я его помню и люблю. Напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреевича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет... Должно быть, мне прежде тебя умереть. Тут мои записки, их Государю передать после моей смерти. Вот ломбардный билет и письмо — это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу... Ну, теперь прощай! — Он дал сыну поцеловать руку и обнял его. — Помни одно, коли тебя убьют, мне, старику, больно будет... Простились, ступай!
Андрей вышел к жене с холодной насмешкой, будто предложил проделать свои штуки. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо. Он бережно посадил ее на кресло, простился с сестрой и скорыми шагами вышел из комнаты. Старик в кабинете часто и громко сморкался, выглянул, сердито посмотрел на бесчувственную маленькую княгиню и захлопнул дверь.
***
В октябре русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, новые полки приходили из России и располагались у крепости Браунау, где была главная квартира главнокомандующего Кутузова. Вечером десятого октября один из полков на последнем переходе получил приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Решили представить полк в парадной форме, потому что лучше перекланяться, чем недокланяться. Отсталых и больных было всего двести семнадцать человек. Солдаты после тридцативерстного похода всю ночь чинились и чистились. К утру на двух тысячах людей и наружное, и исподнее, и все в ранцах было в полном порядке, кроме обуви. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты — не отпустило товар австрийское ведомство, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир, прозванный червоным королем, похаживал перед фронтом, подрагивая на каждом шагу и слегка изгибаясь спиною, и любовался своим полком. В это время прискакал адьютант из главного штаба и подтвердил то, что было неясно во вчерашнем приказе — главнокомандующий желал видеть полк совершенно в том положении, в каком он шел — в шинелях, чехлах и без всяких приготовлений. Накануне предложили как можно скорее идти на соединение с армией эрцгерцога Фердинанда и Мака, и Кутузов, не считавший это выгодным, хотел в качестве доказательства показать австрийскому генералу печальное состояние русской армии.
Полковой командир распорядился переодеваться в шинели. Через полчаса все пришло в прежний порядок, четвероугольники строя стали серыми из черных. В рядах третьей роты обнаружился солдат в синеватой шинели цвета фабричного сукна. Полковой командир выдвинул челюсть и вскрик-
нул:
— Это что? Я вас научу, как на смотр людей в казакины одевать! А?
— Ваше превосходительство, это Долохов, разжалованный... Вы сами разрешили ему походом.
— Разрешил? Вот вы всегда так... Вам что-нибудь скажешь, а вы и... Что? Извольте одеть людей прилично...
Раздражение понравилось полковому командиру и он, пройдясь по полку, искал предлоги своему гневу. Оборвал одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда и вернулся к третьей роте к Долохову.
— Зачем синяя шинель? Долой!.. Фельдфебель, переодеть его... дря...
Долохов поспешно громко и звучно произнес:
— Генерал, я обязан исполнить приказания, но не обязан переносить оскорбления.
Глаза их встретились. Генерал сказал, отходя:
— Извольте переодеться, прошу вас.
Закричал махальный, полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер. "Смир-р-р-на!" — закричал полковой командир потрясающим душу голосом. Показалась коляска цугом, за ней свита и конвой. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном белом мундире. Коляска остановилась, полк звеня дрогнул и сделал на караул. Послышался слабый голос главнокомандующего, полк рявкнул: "Здравия желаем, ваше го-го-го-ство!". Все замерло. Кутузов с белым генералом и свитою стал ходить по рядам, указывая на обувь. Ближе всех к Кутузову шел красивый адьютант князь Болконский.
Несмотря на то, что еще недавно князь оставил Россию, он много изменился. В выражении лица, движениях, походке были не прежние притворство, усталость и лень, а довольство собой и окружающими. Казалось, он не думает о производимом впечатлении и занят делом приятным и интересным.
В штабе, как и в петербургском обществе, он имел две противоположные репутации. Меньшая часть признавала его особенным, ждали успехов, слушали и подражали. С ними он был прост и приятен. Большинство не любили князя Андрея, считали надутым, холодным и неприятным. С этими людьми он ставил себя так, что его уважали и боялись.
Кутузов, которого он догнал в Польше, принял его ласково, обещал не забывать, отличал от других адьютантов, брал с собою в Вену и давал серьезные поручения. Своему старому товарищу отцу князя Андрея он писал: "Ваш сын подает надежду быть офицером, из ряду выходящим по знаниям, твердости и исполнительности. Я счастлив иметь такого подчиненного".
Последней была третья рота. Князь Андрей выступил из свиты и по-французски тихо сказал:
— Вы приказали напомнить о разжалованном Долохове в этом полку.
Долохов, уже переодетый в серую солдатскую шинель, выступил из фронта, подошел к главнокомандующему и сделал на караул. Кутузов сказал ему:
— Надеюсь, что этот урок тебя исправит, служи хорошенько. Государь милостив. И я не забуду тебя, ежели заслужишь.
После смотра полк разобрался ротами и тронулся по назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, обшиться и отдохнуть после трудных переходов. Полковой командир подъехал к капитану третьей роты.
— Господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Все надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи. Да, скажите пожалуйста, как он себя ведет?
— По службе очень исправен, ваше превосходительство, но характер... Находит днями. То и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать...
Полковой командир пообещал Долохову после первого дела эполеты, людям всем велел дать по чарке водки и, обогнав роту, поехал к другой.
Счастливое расположение духа начальства перешло солдатам. Рота шла весело, со всех сторон переговаривались солдатские голоса. "Песенники вперед", — послышался крик капитана. Выбежало человек двадцать из разных рядов. Барабанщик-запевало обернулся к ним лицом и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, потом "Ах вы сени мои сени..." Солдаты в такт песни размахивая руками шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади послышались звуки колес, топот лошадей — Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали идти вольно, на всех лицах выразилось удовольствие. Голубоглазый солдат Долохов бросался в глаза, особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих, будто жалел их.
Гусарский корнет Жерков из свиты отстал от коляски и подъехал к Долохову. Одно время он принадлежал к его буйному обществу, но встретив солдатом не счел нужным узнать. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он обратился к нему с радостью старого друга развязно и весело. Долохов отвечал умышленно холодно.
— Заходи, коли что нужно, все в штабе помогут... Приходи вечерком, фараон заложишь.
— Нельзя, зарок дал. Не пью, не играю, пока не произведут. А ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
***
Возвратясь со смотра, Кутузов с австрийским генералом прошел в кабинет. Болконский по его приказанию принес некоторые бумаги о состоянии приходивших войск и письма эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Кутузов знаком велел подождать и продолжал начатый разговор.
— Ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена, я присоединился бы к эрцгерцогу и передал высшее начальство армией более сведущему и искусному генералу. Но обстоятельства бывают сильнее нас... Я убежден, что австрийские войска под начальством генерала Мака, уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи.
Не было положительных известий о поражении австрийцев, но весьма много обстоятельств подтверждали общие невыгодные слухи. Предположение Кутузова было очень похоже на насмешку, хотя последнее письмо из армии Мака извещало о победе и самом выгодном положении. Кутузов поворотился к Андрею.
— Вот что любезный, возьми все донесения наших лазутчиков, эти письма и бумаги и из всего чистенько составь меморандум для видимости всех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели.
Князь наклонил голову в знак того, что понял не только сказанное, но и подразумеваемое, собрал бумаги и, отдав общий поклон, вышел. Навстречу ему в приемную ворвался высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал, попытался войти к Кутузову, не представившись, написал что-то на бумажке, бросился на стул и произвел странный звук, будто напевая, но тут же умолк. Из двери кабинета показался Кутузов, генерал бросился к нему:
— Вы видите несчастного Мака.
Кутузов почтительно наклонил голову, пропустил мимо себя Мака и затворил дверь. Слух о разбитии австрийцев оказался справедливым. Через полчаса по разным направлениям были разосланы адьютанты с приказаниями, что скоро и русские войска должны встретиться с неприятелем. Андрей радовался посрамлению Австрии, радовался, что скоро примет участие в первом после Суворова столкновении русских с французами, но боялся гения Бонапарта и не мог допустить позора своего героя.
***
Гусарский Павлоградский полк стоял в двух милях от Браунау. Второй эскадрон, в котором служил юнкером Николай Ростов, расположился в немецкой деревне Зальценек. Юнкер делил лучшую квартиру с эскадронным командиром ротмистром Денисовым, известным всем под именем Васьки Денисова. Кроме, как пить и играть в карты делать было нечего, хотелось драться скорей.
Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты. Двадцать третьего октября русские войска переходили через реку Энс. На той стороне простым взглядом виден был неприятель и его батарея. Начался обстрел, на мосту была давка. Пехота поспешно проходила, спираясь воронкой у входа. Скоро по ту сторону остались только гусары эскадрона Денисова. От неприятеля их отделяло пустое пространство саженей в триста. Над головами пролетали ядра. Солдаты, не поворачивая головы, косились друг на друга, высматривая впечатление товарища. Атаковать Ваське Денисову не разрешили, заставили отсту-пить.
Второй эскадрон отправили поджечь мост, с другой стороны приближались французы с орудиями. Ростов не знал, что ему делать. Рубить было некого, помогать в зажжении моста он не мог, потому что не захватил с собой соломы. Французские батареи стреляли картечью не для того, чтобы помешать, а потому, что орудия были наведены и было по ком стрелять. Через три выстрела гусары вернулись к коноводам. Последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Преследуемая стотысячною французской армией, встречаемая враждебно настроенными жителями, не доверяя союзникам, испытывая недостаток продовольствия тридцатипятитысячная русская армия поспешно отступала вниз по Дунаю. Останавливалась она там, где ее настигал неприятель, и отбивалась лишь насколько было нужно, чтобы отступать. Австрийские войска отделились, Кутузов был предоставлен своим слабым истощенным силам. Войска были раздеты, изнурены, на треть ослаблены ранеными, убитыми и больными. На той стороне Дуная остались больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля.
Тридцатого октября русские войска первый раз остановились, удержали поле сражения, прогнали французов и взяли трофеи — знамя, орудия и двух неприятельских генералов. По всей армии начали ходить слухи о мнимом приближении колонн из России и отступлении Бонапарта.
***
Под князем Андреем в бою ранили лошадь, и сам он был оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего, его послали с известием о победе к австрийскому двору. Кроме наград это означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, князь скакал в почтовой бричке, вспоминал подробности победы, свое спокойное мужество и, успокоившись, задремывал. Утром он обогнал обоз русских раненых и дал солдату три золотых на всех. Уже в темноте Андрей въехал в Брюнн. Он думал, что его сразу проводят к императору, но чиновник отправил его к дежурному флигель-адьютанту, а тот отвел к военному министру. Андрей почувствовал себя оскорбленным, и презирающим военного министра и всех его адьютантов. Министр минуты две не обращал внимания на вошедшего, потом прочел депешу, сказал:
— Дело, говорите, решительное? Благодарю, отдохните. Завтра будьте на выходе после парада. Государь император, вероятно, пожелает вас увидеть. Впрочем, я дам знать.
Весь интерес и счастье, доставленные победой пропали. Сражение представилось давнишним, далеким воспоминанием.
Князь Андрей остановился у знакомого русского дипломата Билибина. В походе он был лишен всех удобств чистоты и изящности жизни, и испытывал приятное чувство отдыха среди роскошных условий, к которым привык с детства. Кроме того приятно было, хоть не по русски, но поговорить с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее отвращение к австрийцам. Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Он начал служить с шестнадцати лет, канцлер и посланник знали его и дорожили им. Он умел и любил работать и, несмотря на лень, иногда проводил ночи над письменным столом. Разговор Билибин любил изящно-остроумный и постоянно выжидал случая сказать что-нибудь замечательное.
Они были знакомы в Петербурге, еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым и разговаривали вполне откровенно. Оказалось, что Бонапарт занял Вену, и известие о победе Кутузова действительно не имело важности, обижаться не на что. Ходили слухи, что Австрия собирается подписать с Францией тайный мир.
Сражение отодвинулось далеко в прошлое, но ночью князю Андрею снился свист пуль и чувство удесятеренной радости жизни, какого он не испытывал с детства.
На другое утро он проснулся поздно и оделся для поездки во дворец в полную парадную форму, которой уже давно не надевал. В кабинете Билибина он встретил четырех господ из дипломатического корпуса, в том числе Ипполита Курагина — секретаря посольства и шута в этом обществе. Болконскому посоветовали говорить как можно больше. Страсть императора — аудиенции, а говорить сам он не любит и не умеет.
Император Франц принял князя Андрея стоя посередине комнаты, для начала смешался, не зная что сказать, и покраснел. Потом он начал задавать вопросы с таким выражением, будто вся цель состояла только в том, чтобы сделать известное их количество, а ответы его нисколько не интересовали. Потом неожиданно император сказал, что он благодарит и наклонился. Князь вышел и тотчас был окружен придворными, получал приглашения со всех сторон и все утро делал визиты главным сановникам Австрии.
В пятом часу вечера Болконский возвращался к Билибину, мысленно сочиняя письмо отцу. У крыльца стояла до половины уложенная вещами бричка. Оказалось, русская армия в безнадежном положении, французы двигались к Брюнну и нынче-завтра могли быть там. Слушая Билибина, князь Андрей воображал, как приедет к армии, на военном совете подаст мнение, которое ее спасет, ему одному поручат исполнение этого плана и вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет путь к славе.

Князь сделал распоряжение об отъезде, хоть собирался ехать только через два дня. В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал к армии, сам не зная, где найдет ее, и опасаясь по дороге быть перехваченным французами. Догнал он ее в беспорядке отступающей.
***
1 ноября Кутузов через лазутчика получил известие о том, что французы в огромных силах направились на путь сообщения с войсками, шедшими из России. Оставаясь на месте, он был бы отрезан и окружен. Он мог уйти от окружения без дороги в неизвестные края Богемских гор, защищаясь от превосходящего силами неприятеля. Он избрал третий выход — отступать на соединение с войсками из России, рискуя принять сражение на походе. Французы шли на Цнайм, лежащий на пути.
Князь Андрей с презрением смотрел на бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию. На спусках и подъемах толпы делались гуще. Голоса офицеров были слабо слышны среди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаялись в возможности установить порядок. "Это толпа мерзавцев, а не войско", — думал князь, въехав в деревню.
Капитуляции не произошло, сделали распоряжение к сражению, но чувствовалось, что должно случиться что-то важное и несчастливое. Кутузов отправлял четырехтысячный авангард Багратиона на Венско-Цнаймскую дорогу, задержать французов в течение суток, что было очевидно невозможно. Он благословил Багратиона на сражение и сказал Болконскому, будто поняв все, что делалось в его душе:
— Еще много всего впереди. Ежели из его отряда приедет завтра десятая часть, буду Бога благодарить.
Не обращая внимания на просьбы Андрея отправиться с отрядом, он насмешливо принялся расспрашивать его о подробностях свидания с императором и общих знакомых.
***
Багратион вышел на дорогу несколькими часами прежде французов. Встретив слабый отряд, Мюрат подумал, что это вся армия Кутузова. Чтобы несомненно раздавить ее, он поджидал отставшие войска и предложил перемирие на три дня. Это давало единственную и неожиданную возможность спасти армию. Кутузов немедленно послал генерал-адьютанта Винценгороде в неприятельский лагерь для переговоров, адьютантов — торопить сколь возможно движение обозов к Цнайму. Измученный, голодный отряд Багратиона должен был, прикрывая движение всей армии, неподвижно оставаться перед неприятелем в восемь раз сильнейшим.
Как только Бонапарт получил донесение Мюрата, он понял ошибку и написал письмо. "Не могу найти слов, чтобы выразить свое неудовольствие... Немедленно разорвите перемирие и идите против неприятеля... Идите, уничтожьте русскую армию. Вы можете взять ее обозы и артиллерию..." Адьютант во всю прыть скакал с грозным письмом, сам Бонапарт со всей гвардией двигался к полю сражения. Отряд Багратиона весело раскладывал костры, сушился, обогревался, варил в первый раз после трех дней кашу. Никто из людей отряда не знал, что предстояло ему.
В четвертом часу вечера князь Андрей, настояв на своей просьбе у Кутузова, явился к Багратиону. Он попросил позволения объехать позицию, чтобы в случае поручения знать, куда ехать. Со всех сторон виднелись мокрые, с грустными лицами офицеры, чего-то как будто искавшие, и солдаты, тащившие из деревни двери, лавки и заборы. В раскинутой палатке маркитанта несколько офицеров сидели за столами, пили и ели. Сопровождавший Болконского дежурный офицер отряда, красивый, щеголевато одетый, дурно, но охотно говоривший по французски, сказал тоном упрека:
— Ну, что ж это, господа! Ведь нельзя отлучаться так. Вот вам, капитан Тушин, не стыдно? Извольте отправляться все к своим местам.
В фигуре маленького, худого артиллерийского офицера Тушина, который отдал сапоги сушить маркитанту, было что-то особенное, совершенно не военное, комическое, но привлекательное.
Выехав за деревню, князь Андрей увидел строящиеся укрепления, где копошились несколько батальонов солдат. С противоположной горы уже видны были французы. Чем ближе к неприятелю, тем порядочнее и веселее становился вид войск. В одной роте обед был готов и солдаты ждали пробы. В другой, более счастливой, была водка, солдаты толпились около фельдфебеля, подносили ко рту манерки. В рядах киевских гренадеров по обнаженной спине секли мародера. Князь Андрей, выехав в переднюю линию, проехал по фронту.
Там, где утром проезжали парламентеры, цепи наша и неприятельская сошлись так близко, что могли видеть друг друга и разговаривать. Кроме солдат, с той и другой стороны стояло много любопытных.
Долохов вместе с ротным пришел туда с левого фланга и горячо заспорил с французским гренадером. Француз доказывал, что русские сдались, Долохов — что били французов, а велят, и тут прогонят.
Объехав всю линию войск от правого до левого фланга, князь Андрей поднялся в центре на батарею Тушина, с которой открывался вид почти всего расположения русских войск и большей части неприятеля. Правый фланг наш находился на возвышении, в центре был отлогий и прямой спуск и подъем к ручью, отделявшему нас от Шенграбена. Налево войска примыкали к лесу. Линия французов была шире нашей. Сзади нашей позиции был глубокий овраг, по которому трудно отступать артиллерии и коннице. Князь сделал заметки, чтобы сообщить их Багратиону. Постоянно находясь при главнокомандующем, следя за движениями масс и общими распоряжениями и постоянно занимаясь историческими описаниями сражений, он невольно соображал будущий ход военных действий в общих чертах.
Из балагана слышались звуки голосов офицеров. Вдруг голос Тушина так поразил Андрея задушевным тоном, что он прислушался.
— Нет, голубчик, коли бы возможно было знать, что будет после смерти, тогда бы и смерти никто не боялся. Боишься неизвестности, вот чего. Как там ни говори, что душа на небо пойдет... Ведь это мы знаем, что неба нет, а есть атмосфера одна.
В воздухе послышался свист, и ядро, с нечеловеческой силой взрывая брызги, шлепнулось в землю недалеко от балагана. Офицеры выскочили и побежали к своим ротам. Прежде неподвижные массы французов заколыхались. Проскакали два конных. Под гору двигалась небольшая колонна неприятеля. Сражение началось. Мюрат получил письмо Бонапарта и спешил загладить ошибку. Андрей поскакал отыскивать Багратиона. На всех лицах было чувство оживления: "Началось! Вот оно! Страшно и весело!" То же выражение было на лице Багратиона.
Багратион, Андрей и свита рысью поехали к батарее Тушина. Вокруг падали ядра. Хотя орудия Тушина были назначены обстреливать лощину, он, посоветовавшись с фельдфебелем, к которому имел большое уважение, решил, что хорошо бы зажечь деревню. В лощине слышалась перестрелка, справа обходили французы. Русские отступали.
Багратион приказаний никаких не отдавал, только старался сделать вид, что все, что делалось по необходимости, случайности и воле частных начальников, согласно с его намерениями. Несмотря на это, присутствие его сделало чрезвычайно много. Все становились спокойнее и оживленнее, щеголяли своею храбростию.
Багратион стал спускаться к лощине, к настоящему полю сражения. Стали встречаться раненые. По рядам щелкал выстрелы, воздух пропитал пороховой дым. Лица солдат оживились. "Что это такое? — думал Андрей. — Это не цепь, потому что они в куче, не атака, потому что не двигаются, не каре, не так стоят".
Худощавый, слабый на вид старичок, полковой командир принял Багратиона как дорогого гостя и доложил, что конная атака французов отбита и полк потерял больше половины людей. В действительности он не знал, что происходило и кто разбит. Князь наклонил голову в знак того, что все совершено именно так, как он желал и предполагал, и вызвал с горы два батальона шестого егерского, мимо которых недавно проехал. Казалось, все силы души подходивших солдат направлены на то, чтобы наилучшим образом пройти мимо начальства. Пролетело ядро, ударилось в колонну, строй почти не нарушился.
Багратион велел остановиться и снять ранцы, слез с лошади, проговорил твердым слышным голосом: "С Богом!" — и слегка размахивая руками пошел по неровному полю навстречу французам. Когда раздался первый выстрел, он обернулся и закричал: "Ура!" Обгоняя князя и друг друга, нестройною, но веселой и оживленной толпой побежали наши под гору за расстроенными французами.
Атака шестого егерского обеспечила отступление правого фланга. В центре действие батареи Тушина, успевшего зажечь Шенграбен, останавливало движение французов. Но левый фланг был расстроен. Багратион послал Жеркова к генералу левого фланга с приказанием немедленно отступать. Как только Жерков бойко отъехал, на него нашел непреодолимый страх и он не мог двигаться вперед, где была стрельба. Он отыскивал генерала там, где его не могло быть, и не передал приказания.
Командование левым флангом принадлежало полковому командиру того самого полка, где служил солдатом Долохов. Командование же крайнего левого фланга было предназначено командиру Павлоградского полка, где служил Ростов. Вследствие этого оба начальника были сильно раздражены и вели переговоры. Каждый пытался передвинуть чужой полк. Французы начали наступление, а оба полка занимались мирными делами. Французы напали на солдат, находившихся в лесу с дровами, и отрезали гусарам пути отступления, приходилось атаковать. И пехота и гусары чувствовали, что начальство само не знает, что делать, нерешимость начальников сообщалась войскам.
Эскадрон, где служил Ростов, только что успевший сесть на лошадей, был остановлен лицом к неприятелю. "Поскорее бы", — думал Ростов, чувствуя, что наступило время изведать наслаждение атаки.
Ряды гусар тронулись, Выстрелы слышались в отдалении. Все веселее и оживленнее становилось, уже показался неприятель. Ростов поднял саблю, готовясь рубить, как вдруг под ним убили коня, и он остался один в пустом поле, а кисть левой руки была как чужая.
"Ну вот и люди, — подумал он радостно, увидав несколько человек, бежавших к нему. — Они мне помогут!" Он, не шевелясь, смотрел на приближающихся французов и не верил своим глазам. "Зачем они бегут? Неужели ко мне?.. Убить меня, кого так любят все?"
Передний француз так близко, что видно выражение его лица. Ростов схватил пистолет, бросил и побежал что было силы. Чувство страха владело всем его существом. у кустов он оглянулся. "Что-нибудь не так, не может быть, чтобы они хотели убить меня". Француз прицелился, пули полетели мимо. Ростов собрал последние силы, взял левую руку в правую и побежал до кустов. Там были русские стрелки.
Пехотные полки, застигнутые врасплох в лесу, выбегали и беспорядочными толпами, не слушаясь команд, уходили под гору. Полковой командир понял, что с полком случилось что-то ужасное, и мысль о том, что он, примерный, много лет служивший офицер виновен перед начальством так поразила его, что он, забыв про опасность и чувство самосохранения, счастливо проскакал к своему полку под градом пуль. Но солдаты не обращали на него внимания.
Французы вдруг без видимой причины побежали назад, и в лесу показались русские стрелки. Это была рота Тимохина, которая одна в лесу удержалась в порядке и, засев в канаву, неожиданно атаковала. Долохов, бежавший рядом с Тимохиным, в упор убил одного француза и первый взял за воротник сдавшегося офицера.
Бегущие воротились, батальоны собрались, и французы на мгновение были оттеснены. Резервные части успели соединиться. Долохов, улыбаясь, подошел к полковому командиру.
— Ваше превосходительство, мною взят в плен офицер. Я остановил роту. Прошу запомнить, ваше превосходительство. Рана штыком, я остался во фронте. Попомните, ваше превосходительство.
Только в самом конце боя Багратион вспомнил про батарею Тушина и послал князя Андрея велеть ей отступать как можно скорее. Прикрытие по чьему-то приказанию уже ушло, но батарея продолжала стрелять и не была взята только потому, что неприятель не предполагал такой дерзости. Скоро после отъезда Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен. Все орудия без приказания били в направлении пожара. Французы ушли назад, но выставили правее деревни десять орудий и стали бить по Тушину. Убило двух лошадей и оторвало ногу ящичному вожатому, но оживление не ослабело. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыло семнадцать, но артиллеристы были все так же веселы и оживлены. Два раза показывались французы, и они били по ним картечью.
Тушин бегал от одного орудия к другому, не испытывал ни малейшего страха. Мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра. Князь Андрей не говорил с Тушиным. Он передал приказание и не уехал с батареи, решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Когда они двинулись под гору, он попрощался с Тушиным за руку.
Ветер стих, становилось темно, в двух местах светилось зарево пожаров. Как только Тушин спустился в овраг, ему стали давать противоречивые приказания, делали упреки и замечания, он не распоряжался и молчал.
Под горой бледный Ростов, контуженный в руку, нерешительно и жалко, видно, что не в первый раз, попросился на лафет. Тушин разрешил. На подложенной шинели была кровь убитого офицера, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова. В темноте будто текла невидимая мрачная река, все в одном направлении, гудя шепотом, говором, звуками копыт и колес, стонами и голосами раненых.
Все остановились. Засветились огни, разложенные на дороге солдатами. Тушин и Ростов сели у огня, к ним подходили разные люди и скрывались во мраке. Тушина позвали к Багратиону. Боль в руке Ростова становилась все мучительнее. "Никому не нужен я, — думал он. — Никому ни помочь, ни пожалеть. а был же и я когда-то дома, сильный, веселый, любимый..."
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе Багратион за обедом разговаривал с некоторыми начальниками частей, благодарил, расспрашивал о подробностях дела и потерях. В углу стояло взятое французское знамя. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Тушин вошел, споткнувшись о знамя.
— Каким образом орудие оставлено? — спросил Багратион.
— Людей не было, ваше сиятельство.
— Могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было Тушин не сказал, боялся подвести другого начальника.
— Ваше сиятельство, — прервал молчание князь Андрей. — Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными и прикрытия никакого. И ежели позволите высказать свое мнение, то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой.
Багратион, не вполне веря резкому суждению Болконского, отпустил Тушина. Андрею было грустно и тяжело. Все это было так странно, так непохоже на то, на что он надеялся.
На другой день французы не возобновили нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.
***
В середине зимы Ростовы получили известие от Николушки, что он ранен и произведен в офицеры. Графине побоялись сказать сразу, решили сначала подготовить. Соня, узнав о ране, мгновенно побледнела, и они вместе с Наташей заплакали. Девятилетний Петя сказал:
— Так и видно, что все женщины плаксы. Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, такие они мерзкие. Кучу из них сделали бы.
Соню мучил вопрос писать ли офицеру и раненому герою, не стыдно ли напоминать о себе. Решила писать. А Наташа стыдилась писать Борису и не собиралась.
— А я знаю отчего, — сказал Петя. — Оттого, что была влюблена в этого толстого с очками (так называл он нового графа Безухова), теперь влюблена в певца этого (это об итальянце, учителе пенья): вот ей и стыдно.
Сообщили графине, и все собрались слушать письмо Николеньки. Там был кратко описан поход и два сражения, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, целует Веру, Наташу, Петю, кланяется мсье Шеллингу, мадам Штосс и няне и просит поцеловать дорогую Соню, которую любит и о которой все также вспоминает. Соня покраснела до слез и убежала. Графиня плакала.
— О чем же вы плачете, maman? — сказала Вера. — Радоваться надо, а не плакать.
Все с упреком посмотрели на нее. Письмо прочитали сотни раз всем достойным его слушать. Графиня не выпускала его из рук. Более недели писались и переписывались набело ответы, собирались нужные вещицы и деньги, потом были отосланы через курьера великого князя Константина Павловича к Борису, а он уж должен был доставить их Николушке.
***
12 ноября кутузовская боевая армия готовилась на смотр двух императоров — русского и австрийского. Николай Ростов получил записку от Бориса, что тот должен передать ему письма и деньги. Деньги были очень нужны. Маркитанты и австрийские жиды предлагали всякого рода соблазны. Каролина Венгерка открыла трактир с женской прислугой. Ростов отпраздновал производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, еще не успел обмундироваться и был кругом должен.
Гвардия весь поход прошла, как на гулянье, щеголяя чистотой и дисциплиной. Переходы были малые, ранцы везли на подводах, офицерам австрийское начальство готовило прекрасные обеды. Полки вступали и выступали из городов с музыкой. Борис все время похода шел и стоял с Бергом, теперь уже ротным командиром. Берг успел исполнительностью и аккуратностью заслужить доверие начальства и устроить весьма выгодно экономические дела. Борис сделал множество знакомств с полезными людьми, через рекомендательное письмо от Пьера познакомился с князем Андреем Болконским и надеялся получить место в штабе главнокомандующего.
Берг и Борис, чисто и аккуратно одетые, играли в шахматы в чистой отведенной им квартире, когда появился Ростов. Молодые люди почти полгода не видались, нашли в друг друге огромные перемены и хотели поскорее все высказать. Один рассказывал о гусарских кутежах и боевой жизни, другой о приятности и выгодах службы под командою высокопоставленных лиц. Ростов стал читать письмо, приговаривая:
— Ах, какая я свинья, однако, что ни разу не писал и так напугал их... Что же, пошли за вином. Хватим! — Рекомендательное письмо к Багратиону он бросил под стол. — Мне ничего не нужно, и в адьютанты я ни к кому не пойду. Лакейская должность!
— Ты все такой же мечтатель я вижу...
За бутылкой вина разговор оживился. В середине рассказа Ростова, когда он говорил:
— Ты не можешь представить, какое странное чувство бешенства испытываешь во время атаки... — в комнату вошел Андрей Болконский.
Князь Андрей любил покровительственные отношения к молодым людям, был польщен, что к нему обратились за протекцией и хорошо расположен к Борису, сумевшему ему понравиться, желал исполнить его желание. Князь всегда особенно оживлялся, когда приходилось помогать молодому человеку в светском успехе. Под предлогом этой помощи, которую он никогда не принял бы для себя, он мог находиться вблизи той среды, которая давала успех и притягивала его к себе. Войдя в комнату и увидев рассказывающего похождения армейского гусара, которых он терпеть не мог, он лениво сел на диван с чувством, что попал в дурное общество и вскоре сказал:
— Да, много рассказов теперь про Шенграбенское дело.
Ростов сконфузился, покраснел и замолчал, а потом ответил:
— Наши рассказы имеют вес, а не рассказы штабных молодчиков, которые получают награды ничего не делая. Я вас не знаю и не желаю знать. Я говорю вообще о штабных.
Князь Андрей перебил его:
— Вы хотите оскорбить меня, но, согласитесь, что время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли... Впрочем, вы знаете мою фамилию и где найти меня, но не забудьте, что я не считаю ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий... В пятницу после смотра я жду вас. Друбецкой, до свидания.
Ростов тотчас велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. То он со злобой думал о том, с каким бы удовольствием увидел испуг этого маленького, слабого и гордого человечка, то с удивлением чувствовал, что из всех людей больше всего хотел бы иметь его другом.
На другой день был смотр австрийских и русских войск. С раннего утра пришли в движение тысячи ног и штыков, начались напряженные хлопоты и усилия, и в десять часов все пришло в требуемый порядок. Государи подъехали к флангу, трубачи заиграли генерал-марш. Ростов испытывал те же чувства, что и каждый человек самозабвение, гордое сознание могущества и страстное влечение к императору Александру. От одного слова этого человека зависело то, чтобы вся громада эта пошла бы в огонь и воду, на преступление, смерть и величайшее геройство. Пока не подъезжал Государь, каждый полк в своей безмолвности и неподвижности казался безжизненным телом. Только сравнивался с ним Государь, полк оживлялся и гремел, присоединяясь к реву. В числе двухсот человек свиты Ростов заметил и Болконского и подумал, что любит его и прощает. Государь объехал почти все полки, войска прошли церемониальным маршем. Когда смотр закончился, все только одного и желали — под предводительством Государя скорее идти против неприятеля.
***
На другой день после смотра Борис поехал к Болконскому в Ольмюц, но не застал его. Тот целый день провозился с немцами, ездил с австрийским командующим Вейротером проверять диспозицию.
На другой день Борис опять туда поехал и был проведен в большую залу. Прежде там танцевали, а теперь стояли пять кроватей и разнородная мебель. Один адьютант сидел за столом и писал, другой лежал на постели, третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих же клавикордах и подпевал ему, Болконского не было. Первый досадливо обернулся к Борису и сказал, что Болконский дежурный, и чтоб он шел в приемную, коли хочет видеть его.
Когда Борис вошел, Болконский, презрительно сощурившись, разговаривал с подобострастным генералом в орденах, которого тотчас и бросил ради Бориса. В армии, кроме той субординации и дисциплины, которая написана в уставе, была другая, более существенная. Благодаря ей гвардейский прапорщик был сейчас выше генерала. Впрочем, генерал этого мнения не разделял и уперся в Бориса глазами, так что тому стало неловко. Болконский доложил про генерала, и они перешли в большую залу. Князь Андрей сказал:
— К главнокомандующему ходить нечего. Он наговорит кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать, но из этого дальше ничего не выйдет. Нас, адьютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но у меня есть хороший приятель, генерал-адьютант князь Долгоруков. Пойдемте к нему, я уж ему говорил про вас. Так и посмотрим, не найдет ли он возможным пристроить вас где-нибудь поближе к солнцу.
Поздно вечером они вошли в Ольмюцкий дворец, занимаемый императорами и их приближенными.
***
В этот день был военный совет, в котором участвовали все члены гофкригсрата и оба императора. В противность мнению стариков Кутузова и князя Шварценберга было решено немедленно выступать и дать генеральное сражение Бонапарту. Никак не могли придумать, как адресовать ответ на его письмо императору — консулу, разумеется, не императору, так может, генералу? Билибин предложил адресовать "узурпатору и врагу человеческого рода", но потом сформулировал серьезный титул адреса — главе французского правительства.
Долгоруков, один из самых горячих сторонников наступления, вернулся из совета усталый, измученный, но оживленный и гордый одержанной победой. Но не успел князь Андрей попросить за Бориса, как Долгорукова позвали к императору, пришлось все отложить до другого раза. На другой день войска выступили в поход, и Борис не успел до самого Аустерлицкого сражения побывать ни у Болконского, ни у Долгорукова и остался еще на время в Измаиловском полку.
***
На заре 16 ноября эскадрон, в котором служил Николай Ростов, двинулся с ночлега в дело и, пройдя около версты, был остановлен на большой дороге. Страх, внутренняя борьба и мечтания пропали даром, эскадрон оставили в резерве.
В девятом часу утра назад повезли немного раненых, а в середине сотни казаков провели целый отряд французских кавалеристов. Рассказывали о блестящей победе и занятии города Вишау. Войска авангарда расположились впереди Вишау, в виду цепи неприятельской, уступавшей место при малейшей перестрелке в течение всего дня. Ростов, теперь самый богатый из всех офицеров, купил у казака взятую у пленного лошадь.
Услышав пальбу, молодой император не мог воздержаться от желания присутствовать при сражении, но по дороге был извещен о счастливом исходе дела. Через несколько минут после того, как он проехал мимо гусар, их потребовали вперед.
Денисов в эту ночь праздновал производство свое в майоры. Поздно ночью, когда все разошлись, Ростов бродил между костров, мечтая умереть на глазах Государя.
17 ноября Государь был нездоров от сильного впечатления, произведенного на его чувствительную душу видом раненых и убитых. На заре под парламентским флагом прибыл французский офицер Савари, требующий свидания с русским императором. В полдень он был допущен к нему и через час поехал с князем Долгоруковым на аванпосты французской армии. Цель его приезда состояла в предложении мира и свидания императора Александра с Наполеоном. В личном свидании было отказано. Ввечеру Долгоруков долго был с Государем наедине. Он сделал вывод, что Бонапарт боится генерального сражения больше всего на свете. Кутузов считал, что сражение будет проиграно.
18 и 19 ноября войска прошли еще два коротких перехода вперед, и неприятельские аванпосты отступили. С полудня в главной квартире императоров началось сильное возбужденное движение, после оно передалось в главную квартиру Кутузова и штабы колонных начальников, вечером — по всем концам и частям армии и не прекращалось до 20 ноября, в которое было дано Аустерлицкое сражение, так называемое сражение трех императоров. Это было похоже на движение механизма часов.
Вечером Вейротер, полный распорядитель предполагаемого сражения, со своими планами приехал на квартиру Кутузова на военный совет. В этот вечер он уже два раза был для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у русского и австрийского государей для доклада и объяснений. Во время доклада Вейротера о сложной и трудной диспозиции будущего сражения Кутузов спал. Генералы неохотно слушали. Чтение продолжалось больше часу. Возникшие разговоры Кутузов прекратил:
— Господа, диспозиция на завтра, даже на нынче, потому что уже первый час, не может быть изменена. Вы ее слышали, и все мы исполним наш долг. А перед сраженьем нет ничего важнее, как выспаться хорошенько.
Князю Андрею не удалось высказать своего мнения. После военного совета он думал о том, что завтра, может, умрет, а может быть, покажет все, на что способен. "Никогда никому не скажу этого, но ничего не люблю, только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничего мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие, я всех их отдам за минуту славы, торжества над людьми".
Ростов в эту ночь был со взводом в цепи впереди отряда Багратиона, ездил верхом и старался преодолеть сон. Вдруг раздались протяжные крики тысяч голосов. По всей линии французских войск зажглись огни. На странное явление подъехали посмотреть Багратион с Долгоруковым и адьютантами. Ростов вызвался с тремя гусарами посмотреть, что происходит. Раздались четыре выстрела, на горе обнаружился пикет, там же, где был с вечера. Долгоруков настаивал, что французы отступают. Ростов обратился к Багратиону:
— Завтра эскадрон наш назначен в резервы; позвольте вас просить прикомандировать меня к первому эскадрону.
— Как фамилия?
— Граф Ростов.
— А, хорошо. Оставайся при мне ординарцем.
Крики и огни у французов происходили оттого, что войскам читали приказ императора, и сам он верхом объезжал свои бивуаки.
В пять утра было совсем темно. Туман был так силен, что не видно было в десяти шагах перед собою. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли неподвижно. Левый фланг по диспозиции уже зашевелился. Колонны двигались, не зная куда, и не видя ни местности, из которой выходили, ни той, в которую вступали. Солдат в движении так же ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем. Через час большая часть войска остановилась, разлилось неприятное сознание беспорядка и бестолковщины. Чувство энергии начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и немцев. Причина путаницы заключалась в том, что во время движении австрийской кавалерии на левом фланге высшее начальство велело ей перейти на правую сторону. После часовой задержки войска двинулись, спустились в густой туман и нечаянно наткнулись на неприятеля. Сверху ничего не было видно. Что происходит, никто не знал до девятого часа.
Наполеон, окруженный маршалами, стоял на высоте и простым взглядом отличал в нашем войске конного от пешего. Он видел, что союзники считают его далеко впереди, и центр достаточно ослаблен движением, чтобы успешно атаковать. Но он ждал. Это был торжественный день — годовщина его коронования. Когда солнце совершенно вышло из тумана, он отдал приказание начинать.
В восемь изнуренный и раздражительный Кутузов выехал верхом к Працу и отдал приказание к движению, показывая, что сам намерен вести колонну. Князь Андрей в числе свиты стоял позади него и был уверен, что это день его Тулона. Местность и положение наших войск были ему известны, он обдумывал могущие произойти случайности и делал новые соображения. Рядом пехота задержалась без приказания. Кутузов приказал строиться в батальонные колонны и идти в обход деревни вопреки диспозиции, отправил князя Андрея посмотреть прошла ли третья дивизия и выставлены ли вперед стрелковые цепи. Этого сделано не было. Полковой командир был в полной уверенности, что неприятель не может быть ближе десяти верст. Приказав от имени главнокомандующего исполнить упущенное, Андрей поскакал назад.
Из Працена прискакали два императора со свитой.
— Что же вы не начинаете, Михаил Ларионович? — поспешно обратился император Александр к Кутузову, учтиво взглянув на императора Франца.
— Поджидаю, ваше величество. Не все колонны еще собрались, ваше величество.
Ответ не понравился императору, и он приказал начать наступление. Войска тронулись вперед, Кутузов поехал шагом за карабинерами.
Туман начал расходиться, и неопределенно, верстах в двух, виднелись неприятельские войска. Налево стрельба становилась слышнее. Направо, не дальше пятисот шагов от того места, где стоял Кутузов, показалась колонна французов. Князь Андрей решил, что наступила решительная минута, и поехал к Кутузову. Но в тот же миг все застлалось дымом, раздалась близкая стрельба, смешанные толпы побежали назад. Не только трудно было остановить эту толпу, но невозможно было самим не податься назад вместе с ней. С величайшим трудом выбравшись из толпы влево, Кутузов со свитой, уменьшенной более чем вдвое, поехал на звуки близких орудийных выстрелов. На спуске горы русская батарея стреляла, к ней подбегали французы. Повыше стояла русская пехота, не двигаясь ни вперед, ни назад.
Французы увидали Кутузова и выстрелили по нему. Полковой командир схватился за ногу, упало несколько солдат, подпрапорщик выронил знамя. Солдаты без команды стали стрелять.
— Болконский, — прошептал Кутузов дрожащим от старческого бессилия голосом, — что же это?
Князь Андрей, чувствуя слезы стыда и злобы, уже соскакивал с лошади и бежал к знамени. "Ребята вперед!" — крикнул он детски пронзительно и, едва удерживая тяжелое знамя, побежал вперед. Батальон с криком "Ура!" обогнал его. Унтер-офицер взял знамя, но тотчас был убит. Князь Андрей опять схватил знамя и, волоча его за древко, бежал с батальоном. Свистели пули, охали и падали солдаты. Впереди рыжий артиллерист и француз тянули друг к другу часть орудия, но князь Андрей не видал, чем это кончилось. Как бы со всего размаха крепкою палкой кто-то ударил его в голову. Над ним не было ничего уже, кроме неба. "Как тихо, спокойно, торжественно, — думал князь. — Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, что увидал его наконец. Да! Все пустое, все обман, кроме бесконечного неба. Ничего нет, кроме его.
Но и того даже нет, кроме тишины, успокое-
ния..."
На правом фланге у Багратиона в девять часов дело еще не начиналось. Не желая согласиться на требование начинать и желая отклонить от себя ответственность, он послал Ростова к Кутузову или его величеству. Получив приказание, радостный и счастливый Ростов поскакал вдоль по линии, вскоре заметил передвижения и признаки приготовления к делу, потом услышал звуки стрельбы. В дыму двигались люди, но кто и зачем он не мог понять. Кавалергарды шли в атаку на французскую кавалерию. Из всей этой массы огромных красавцев людей, богачей, юношей, офицеров и юнкеров после атаки осталось восемнадцать человек. Ростов проехал пехотные гвардейские полки, недавно отбившие атаку, потом пустое пространство и вдруг, впереди себя и позади наших войск услышал близкую ружейную стрельбу. Около деревни Праца денщик объявил ему, что Государя с час тому назад провезли во весь дух в карете по этой самой дороге опасно раненого.
— Да кого вам нужно? — спросил офицер. — Главнокомандующего? Так убит ядром в грудь при нашем полку. Ступайте к деревне Гостиерадек, там все начальство собралось.
В Гостиерадеке спутанные, но в большем порядке русские войска шли прочь с поля сражения. Сюда уже не долетали ядра и звуки стрельбы казались далекими, но никто не знал ни где Государь, ни где Кутузов. Один офицер сказал, что за деревней налево видел кого-то из высшего начальства. Ростов поскакал туда безо всякой надежды и увидел Государя, который никак не мог перебраться через канаву. "Что же я буду переезжать к нему, когда уже четвертый час вечера и сражение проиграно? Нет, решительно я не должен нарушать его задумчивость..." — решил Ростов и в отчаянии поехал прочь. В это время капитан фон Толь случайно увидел Государя, помог пешком перейти через канаву и долго разговаривал с ним под яблоней. Ростов в отчаянии отправился дальше и скоро добрался до штаба Кутузова.
***
В пятом часу вечера сражение было проиграно во всех пунктах. Более ста орудий находилось во власти французов. Пржибышевский со своим корпусом положил оружие. Другие колонны, растеряв около половины людей, отступали перемешанными толпами. В шестом часу только у плотины деревни Аугеста слышалась жаркая канонада. Ядра равномерно шлепались на лед, в воду и на толпу.
На праценской горе лежал Андрей Болконский, истекая кровью и, сам не зная того, стонал жалобным детским стоном. К вечеру он совершенно затих, но вдруг почувствовал себя живым и страдающим от жгучей и разрывающей что-то боли в голове. К нему приближались топот копыт и голоса, говорившие по-французски. Бонапарт, объезжая поля сражения, отдавал последние приказания и рассматривал убитых и раненых.
— Вот прекрасная смерть, — сказал Наполеон, глядя на Болконского.
Князю Андрею жгло голову, он чувствовал, что исходит кровью, и видел над собой далекое, высокое и вечное небо. Он был рад, что остановились над ним люди, и желал только, чтоб они помогли ему и возвратили к жизни, которую он так иначе понимал теперь. Он слабо пошевелил ногою и застонал.
— А, он жив, — сказал Наполеон. — Поднять этого молодого человека и свести на перевязочный пункт.
На лице Бонапарта было сияние самодовольства и счастия. Князь Андрей не помнил ничего дальше, очнулся уже только в конце дня, когда его, соединив с другими русскими ранеными и пленными офицерами, понесли в госпиталь. К утру все его мечтания смешались и слились в мрак беспамятства и забвения и его, в числе других безнадежно раненых, сдали на попечение жителей.
***
Князь Василий не обдумывал планов и еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Но у него постоянно составлялись различные соображения, в которых он не отдавал отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Одни только начинали представляться, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе: "Вот Пьер богат, нужно заманить его жениться на дочери и занять сорок тысяч", — но нужные действия подсказывал ему инстинкт. Он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно пользоваться людьми.
Со смерти графа Безухова князь не выпускал из рук Пьера. Он устроил ему назначение в камер-юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме.
Пьер хотел возражать, но не смог. Сделавшись богачом и графом Безуховым, он почувствовал себя до такой степени занятым, что только в постели мог остаться один сам с собою. Приходилось подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, неизвестно зачем отделывать дом в Петербурге, ехать в подмосковное имение и принимать множество незнакомых ласково расположенных лиц. Он искренно начинал верить своим необыкновенным доброте и уму, тем более что и всегда в глубине души в них верил. Пьеру так естественно казалось, что все его любят, что он не сомневался в их искренности.
Из прежнего холостого общества многих не было в Петербурге. Гвардия ушла в поход, Долохова разжаловали, Анатоль находился в армии, в провинции, князь Андрей — за границей. Поэтому все время Пьера проходило на обедах, балах и преимущественно в доме князя Василия в обществе старой толстой княгини и красавицы Элен.
***
В начале зимы с 1805 на 1806 год Пьер получил от Анны Павловны Шерер записку с приглашением, в котором было прибавлено: "У меня будет прекрасная Элен..." Он впервые почувствовал, что между ним и Элен образовалась связь, признаваемая другими. Эта мысль испугала его и понравилась, как забавное предположение. До этого он думал только о красоте чуждой для него девушки и о необыкновенном ее спокойном уменье быть молчаливо-достойною в свете.
Вечер Анны Павловны был такой же, как и первый, только новинкой был дипломат, приехавший из Берлина с последними новостями о пребывании государя Александра в Потсдаме и о том, как два высочайшие друга поклялись в неразрывном союзе отстаивать правое дело против врага человеческого рода. Вокруг дипломата собрался большой кружок, где были князь Василий и генералы. Другой кружок был у чайного столика. Пьер хотел присоединиться к первому, но Анна Павловна остановила его, попросила Элен уделить ее бедной тете десять минут, а Пьера отправила ее сопровождать, сказав:
— Не правда ли она восхитительна?.. С нею самый несветский муж невольно и без труда займет блестящее место в свете!
Тетушка более всего выражала страх перед Анной Павловной, скучно говорила о коллекции табакерок покойного графа Безухова и передала посмотреть свою табакерку за спиной Элен, а та нагнулась вперед, чтобы дать место. Бюст Элен находился так близко от глаз Пьера, что он почувствовал всю прелесть ее тела. И, раз увидав это, он не мог видеть иначе. Она оглянулась, взглянула прямо на него, блестя черными глазами, и улыбнулась. В ту же минуту Пьер почувствовал, что Элен не только могла, но должна быть его женою, что это не может быть иначе. Она стала страшно близка ему, приобрела уже власть над ним. И между ними не было никаких преград, кроме преград его собственной воли.
Вернувшись домой, Пьер долго думал о том, что случилось. "Она глупа, — думал он. — Ведь это не любовь. Что-то гадкое есть в чувстве, которое она разбудила во мне. Говорили, что ее брат Анатоль влюблен в нее, а она в него, и что от этого услали Анатоля". В то же время он улыбался и мечтал о том, как она будет его женой, как она может полюбить его, и видел все ее тело, прикрытое серым платьем. В эту ночь он решил, что женитьба на Элен была бы несчастием, нужно избегать ее и уехать.
***
Полтора месяца после этого Пьер не переезжал от князя Василия и с ужасом чувствовал, что все больше в глазах людей связывается с Элен. Она мало говорила, никогда не смущалась, ни в чем не ошибалась и ничего не произносила глупого. Часто он начинал с ней рассуждать, она отвечала либо коротким замечанием, либо улыбкой. Пьер знал, что рано или поздно сделает предложение, но непонятный ужас охватывал его при одной мысли об этом страшном шаге.
В ноябре князь Василий должен был ехать на ревизию в четыре губернии. Заодно он хотел побывать в своих расстроеных имениях и, захватив с собой сына Анатоля, заехать к князю Николаю Андреевичу Болконскому, чтобы женить сына на его дочери. Но прежде нужно было решить дела с Пьером.
В день именин Элен у князя Василья ужинало маленькое общество. Хозяин похаживал вокруг стола, подсаживаясь то к одному, то к другому из гостей и оживлял всех. Все были веселы, только Пьер и Элен молча сидели рядом, и силы внимания всего общества обращены были на них. Простое чувство стремления красивых и здоровых молодых мужчины и женщины друг к другу подавило все и парило над искусственным лепетом. Пьер думал: "Они все так ждут этого, так уверены, что это будет, что я не могу обмануть их".
После ужина Пьер повел свою даму за другими в гостиную. Гости стали разъезжаться и некоторые не прощались с Элен, будто не желая отрывать ее от серьезного занятия. Пьер не говорил Элен о любви, чувствовал, что это необходимо, но никак не мог решиться. "Не для тебя это счастье, — говорил ему внутренний голос. — Это счастье для тех, у кого нет того, что есть у тебя".
Они сидели и разговаривали на посторонние темы. Князь Василий нахмурился, встал и решительными шагами прошел к ним. Лицо его было так необыкновенно торжественно, что Пьер испуганно встал.
— Слава Богу, — сказал князь. — Жена мне все сказала! Друг мой Леля, я очень, очень рад. Она будет тебе хорошая жена... Бог да благословит вас!.. Княгиня, иди же сюда.
Оба они плакали, целовали Пьера, а он несколько раз целовал руку прекрасной Элен. Скоро их опять оставили одних. "Это хорошо, потому что определенно, и нет прежнего мучительного сомнения", — думал Пьер, целовал руку невесты и смотрел на ее прекрасную грудь. Она велела ему снять очки, грубым движением головы перехватила его губы и свела со своими. Лицо ее поразило его изменившимся, неприятно-растерянным выражением. Через полтора месяца он был обвенчан и поселился, как говорили, счастливым обладателем красавицы жены и миллионов в большом петербургском заново отделанном доме графов Безуховых.
***
Старый князь Николай Андреевич Болконский в декабре получил письмо от князя Василия, извещавшего о своем приезде. Через две недели вечером приехали вперед люди князя, а на другой день — и он сам с сыном.
К этому времени Николай Андреевич по намекам письма и маленькой княгини понял в чем дело, и его и так невысокое мнение о князе Василье перешло в чувство недоброжелательного презрения. Он был в дурном настроении, устроил скандал, что расчистили дорожки к приезду "министра", велел их закидать и бегал по дому, сильно топая. Приезд гостей сердил его тем, что поднимал в душе вопрос, насчет которого он всегда себя обманывал. Решится ли он отдать княжну Марью мужу? Жизнь без нее была немыслима.
Княжна, француженка и маленькая княгиня трепетали. Вообще маленькая княгиня жила в Лысых Горах постоянно под чувством страха и антипатии к старому князю, а он ее презирал. Она теперь была скорее дурна, нежели хороша.
Вечером князя Василия провезли к дому по нарочно засыпанной снегом дороге. Князю и Анатолю отвели отдельные комнаты.
Княжну Марью принарядившиеся мадмуазель Бурьен и Лиза совершенно искренне пытались сделать красивою, но не могли изменить испуганное лицо и фигуру, и она получилась хуже, чем всегда. В помышлениях о браке княжне мечталось и семейное счастье, и дети, но главною, сильнейшею и затаенною ее мечтою была любовь земная. А надеялась она только на Бога.
Когда княжна увидела Анатоля, красота его поразила ее. Он был не находчив, не быстр, и не красноречив в разговорах, но у него была драгоценная для света способность спокойствия и ничем не изменяемая уверенность. Анатоль на всю жизнь свою смотрел как на непрерывное увеселение. Так же он смотрел на поездку к злому старику и богатой уродливой наследнице. В обращении с женщинами у него была манера презрительного сознания своего превосходства. Княжна почувствовала это и больше к нему не обращалась, но красивое, открытое лицо человека, который, возможно, будет ее мужем, поглощало все ее внимание. Он ей казался прекрасен.
Появился старый князь, заговорил с гостями и вдруг подошел к дочери.
— Это ты для гостей так убралась?.. Вперед не смей переодеваться без моего спроса. Уродовать себя нечего, и так дурна.
Больше он не обращал внимания на дочь, вскоре взял князя Василья под руку и повел в кабинет. Князь тотчас рассказал ему о своих надеждах и получил ответ:
— Я своего зятя знать хочу лучше. Завтра при тебе спрошу: хочет она, тогда пусть поживет, посмотрю. Увидим.
Анатоль чувствовал тщеславное удовольствие, видя свое влияние на трех женщин, и начинал испытывать к хорошенькой и вызывающей француженке то страстное, зверское чувство, которое находило на него с чрезвычайной быстротой и побуждало к самым грубым и смелым поступкам. Он трогал ее ножку под фортепьяно, а глядел на княжну Марью, которая с мучительным и радостным волнением чувствовала на себе его взгляд. Когда после ужина стали расходиться, он поцеловал княжне руку. В эту ночь никто, кроме Анатоля, долго не спал.
Анатоль и мадмуазель Бурьен ничего друг другу не сказали, но все поняли, с утра искали случая увидаться наедине и сошлись в зимнем саду.
Старый князь сообщил княжне о предложении, о симпатии Анатоля к француженке и велел час подумать. Она шла через зимний сад, ничего не видя и не слыша, и в двух шагах от себя увидела Анатоля, который страстно обнимал француженку. Через час княжна сообщила отцу:
— Мое желание никогда не покидать вас. Я не хочу выходить замуж.